Саттор Турсун - Отец

«Несколько лет назад мне попался на глаза рассказ о старике, вырастившем единственного сына…

Ситуация рассказа не выдумана. Она взята из гущи сегодняшних будней… Под рас-сказом «Отец» стояло имя Саттора Турсуна. Бот с этого момента и слежу я за творчеством нашего прозаика.

…Саттор Турсун пользуется у читателей нашей республики устойчивой репутацией как писатель своеобразный, много работающий, активно вторгающийся в жизнь».

Фазлиддин МУХАММАДИЕВ

«Тут от стужи камни лопаются, а эта гордячка будто доказать кому хочет, себя мучает. И не скажи ведь ничего… Такая нынче молодежь пошла. Грамотные, всё знают, ничем их не удивишь. Где уж тут советы выслушивать — рта не дадут раскрыть. Ты им слово, они тебе десять. Можно подумать, умнее их нет никого. А приглядеться — телята они, и есть телята… Сколько уже по начальникам бегает, и все без толку: двух мешков угля да охапку дров достать не может. Ха, заведующая называется! Кто ей только библиотеку доверил…»

Подстегивая себя ворчаньем, старик с двумя ведрами угля и несколькими поленцами под мышкой медленно шел к дочери. Дорога вела под откос. На снегу жалобно поскрипывали валенки в калошах. Стылый ветер развевал полы поношенного халата, мочалил конец небольшой чалмы, трепал седую бороду.

Мелкий сухой снег, почти двое суток заметавший землю, сегодня вдруг перестал, и сейчас, поздним утром, сквозь белесые облака матовым пятном проглядывало солнце. Было, однако, морозно. Все вокруг: и просторная улица кишлака, и глинобитные дувалы, и стывшие за ними деревья — все отливало белым. То ли от этой белизны, то ли от чего другого глаза старика слезились, и он щурился, как на ярком свету… Глядя на его согбенную спину, на нетвердую, осторожную поступь, можно было ему дать все восемьдесят. На самом же деле, если засчитать и те девять месяцев и девять дней, что был он в чреве матери, как он сам говорил, шел ему всего шестьдесят второй. Ничего не попишешь — ревматизм…

«Ну и зима нынче! Овцы дохнут… Если б не валенки, спасибо Муроду, не знать бы моим ногам покоя. Забота детей — отрада в старости. Что может быть отцу дороже подарка сына, дай ему бог многих лет жизни».

У дверей неказистого строения, совсем неприметного рядом с сельмагом, старик остановился, поставил ведра. Внутрь он занес лишь дрова.

Слегка кашлянув, он некоторое время смотрел, выжидая, на стеллажи с книгами, на стол под кумачом с аккуратно разложенными на нем журналами и газетами, на дочь, сидевшую с книгой за низким столиком у самого окна.

— Что, дрожишь?

Девушка, оторвавшись от книги, поспешно встала. В ее лице без труда угадывались отцовские черты. На вид ей было лет восемнадцать, и старик не без основания усмехался про себя, называя ее заведующей. Библиотеку она приняла прошлым летом, сразу после окончания школы. У бывшей заведующей, немолодой многодетной женщины, хватало своих забот, и библиотека если один день работала, то два-три других была на замке.

— Обещали завтра выписать. Может быть, привезут.

— Может быть, может быть… — пробурчал старик. Сложив дрова у печки, он вышел за углем.

— Ну зачем вы, папа?.. Как-нибудь перебились бы день-другой.

— Вот-вот, в молодости все как-нибудь, а потом каются, да поздно.

Старик присел на корточки, из кармана поддевки достал коробок спичек, открыл печную дверцу.

— Постойте, папа, я сама.

— Давно бы так. Могла бы и принести все сама.

Старик с трудом поднялся и, не взглянув на дочь, пошел к выходу. Девушка виновато посмотрела ему вслед. Ей представилось, как он с тяжелой ношей тащится по накатанной заснеженной дороге, и ей стало жалко его.

Выйдя на улицу, старик направился было домой, но, сделав с полсотни шагов, вернулся. Вспомнил: жена наказывала купить чаю.

Знай он, что ждет его в магазине, лучше б не заходил, будь он неладен, этот чай!.. Собственно, ничего особенного не произошло, и все равно лучше б не заходил. А впрочем, магазин тут ни при чем: не здесь, так в другом месте — этого теперь везде нужно ждать…

Он поздоровался, подойдя к прилавку, и продавец, русоволосый парень с приятным открытым лицом, вежливо ответил, предупредительно поинтересовался, что ему нужно. Старик уже и расплатился, и увязал в пестрый платок тугие пачки чаю, и даже попрощался, когда парень вдруг спросил:

— Как там Мурод-ака? Жив-здоров, пишет?

Вопрос был обычным — отчего бы не справиться мимоходом об односельчанине, живущем в городе, и все же старик испытующе посмотрел в глаза парню: нет ли здесь какого подвоха. Но тот стоял, приложив в знак уважения руку к груди, и лицо его было все таким же открытым.