Леонид Почивалов - Сезон тропических дождей

Когда затемненный наступившей ночью круг иллюминатора прокололи огни южного берега Европы, Антонов объявил:

— Италия!

Ольга, проснувшаяся и протрезвевшая, удовлетворенно вздохнула.

— Уже почти дома!

Минуту задумчиво молчала, потом вдруг обронила словно невзначай:

— А в прошлом году у нас в институте была научная поездка в Милан. На симпозиум. В группе оставляли место и для меня…

Через час самолет пошел на посадку в Вене.

В пустом прохладном, стерильно чистом, как операционная, транзитном зале их поили все той же кока-колой, только на этот раз холодной, и даже бесплатным пивом в маленьких пузатых бутылочках. В соседнем зале размещался «Фришоп» — магазин с беспошлинными товарами, где продавались сигареты, вино, парфюмерия, сувениры — такие магазины в каждом большом международном аэропорту. Ольга шла мимо заваленных заманчивым барахлом полок с равнодушным лицом. Приотстав от жены, Антонов остановился у полки с косметикой, почти не глядя, взял небольшую коробочку в золотистой обертке, по цене поняв, что духи французские. Торопливо расплатился и спрятал коробочку в карман. Очутившись за барьером, сделал жене знак: жду!

Ольга, оставив пустую товарную сумочку возле кассы, шла по залу мягким, упругим, ленивым шагом, с улыбкой искоса поглядывая на свое отражение в стеклах витрин.

Антонов невольно залюбовался женой. Умеет себя подать, когда захочет! А сейчас как раз хочет быть красивой: домой возвращается!

Он протянул коробочку:

— Тебе!

— Мне? — Ольга вскинула брови, выразив такое удивление, словно подарок был от проходящего мимо незнакомого дяди. Повертела коробочку в руке, глаза засветились по-женски нетерпеливым любопытством. — Что это?

Конечно, она отлично знала, что в коробочке.

— Взгляни!

Снова повертела коробочку, понюхала:

— Догадалась! Духи. Французские!

— Открой!

На шелковой подушечке поблескивали наполненные янтарной жидкостью шесть фигурных флакончиков.

— Мило! — обронила равнодушно и щелкнула крышкой. — Только зря тратился. У меня уже есть что-то похожее.

В Москве самолет приземлился с опозданием. Мучительно долго ждали выдачи багажа, так же долго стояли в очереди на паспортный и медицинский контроль. Ольга нервничала, то и дело бросала взгляды в сторону прохода, где из-за фанерной перегородки выглядывали, толпясь в тесноте, встречающие. Они почти одновременно увидели круглое, обрамленное рыжими косичками личико Алены. Ольга, бросив дорожную сумку, кинулась к дочке, обхватила ее руками, приподняла, прижала к себе хрупкое девчоночье тельце.

— Милая моя!

Слезы брызнули из глаз Ольги, нарушая тщательно подготовленный к прибытию в Москву косметический камуфляж. Успокоиться уже не могла и в машине, целуя дочку, повторяла:

— Милая моя! Милая! Прости, прости меня, глупую!

— Ты больше от нас не уедешь, мама? — заглядывала ей в лицо Алена. — Не уедешь?

— Нет, дочура! Нет! Обещаю тебе. Не уеду никогда! — И дрожащий голос ее звучал почти клятвенно.

В прошлом году мать Антонова приезжала в Москву, чтобы встретить сына и невестку, прилетающих в отпуск из далекой Африки. Но в последние месяцы болела, ослабла и сил на поездку не было. Да и к лучшему! В семье сына не та обстановка.

Через два дня после прилета из Дагосы Антонов собрался в родную деревню. Хотел было взять с собой Алену.

— Ты с ума сошел! — запротестовала Ольга. — Как же я без нее целый месяц!

— Но ты же остаешься в Москве и теперь будешь с ней ежедневно, — попытался убедить жену Антонов, — а я скоро снова уеду.

Ольга и слушать ничего не хотела. Нет, и все! Как будто речь шла о собственности, принадлежащей ей одной.

Поезд уходил вечером с Ярославского вокзала. Было время летних отпусков, и вокзальные перроны оказались переполненными. Вагоны брали чуть ли не с боем, хотя у каждого билет с обозначенным местом.

Купе было набито тяжкой духотой, вентиляция не работала, а окно оказалось наглухо закрытым.

Антонову досталась верхняя полка, там было особенно жарко, хуже, чем в дагосский зной. Словно отвечая его мыслям, пожилой мужчина, занявший нижнюю полку, ворчал:

— Африка! Сдохнуть можно!

Мерно постукивали колеса, звякали буфера, и по плотной ткани занавесок зайчиками пробегали отблески огней неведомых станций. Антонов, томясь на своей полке, думал о том, что если в спальне его дома в Дагосе включить кондиционер на всю мощность, то можно преспокойно спать при любой жаре. И вовсе не «сдохнешь». А сейчас в Дагосе время дождей… По черепичной крыше дома дождь стучит так, будто топают чьи-то тяжелые ноги, черепицы даже позвякивают. Сторож Асибе сидит под навесом у гаража и лениво поглядывает пустыми полусонными глазами на согбенных под дождем запоздалых пешеходов. А в доме все окна темные. В холле висит настенный календарь, и больше половины чисел на нем заштрихованы так тщательно, будто очередной ушедший день может снова вернуться в жизнь, выскочив пробкой из своего календарного гнезда. Машины в гараже нет. Она сейчас стоит около жилого посольского дома, в котором комната Ермека. Можно себе представить, как наслаждается Ермек свободой, возможностью разъезжать за рулем дипломатической машины. Завтра воскресенье, и Ермек отправится на пляж к океану. А океан, как всегда, шумит глухо и грозно…