Геннадий Фиш - В Суоми

В сумерки Олави и мужа соседки увели в каморку Рабочего дома, где теперь уже никаких собраний, митингов не происходило, лишь изредка бывали танцы.

Женщин не допустили к арестованным, только взяли у них маленькие узелки с едой.

Всю эту ночь Эльвира не могла заснуть и думала много о том, кому это нужно, чтобы Олави так исхудал и так мучился.

С утра Олави снова работал в поле, а Эльвира по-прежнему сидела у окна и держала на руках Нанни. Когда Олави разгибал спину и отирал пот со лба, озираясь на окно, их глаза встречались. Шапки он не снимал — зачем было показывать ей бритую голову, — но разве она не знала?

Встречаясь глазами, они улыбались друг другу, и он снова склонялся над плугом. Лошадь мерно тянула лямку, равнодушно стоял конвоир…

Плуг наткнулся на круглый валун, и Олави трудно было стащить его с пути. Тогда стражник прислонил к елке винтовку и помог, а потом сказал:

— Такая у нас земля.

Через четыре дня Олави и мужа соседки увели обратно в тюрьму.

Пришло известие на серой тюремной открытке, что Олави приговорен к трем годам каторги, и тогда вскоре приехали к ней отец с матерью. Отец вошел в комнату, приказал Хелли: «Одеваться!» — взял из рук Эльвиры маленькую Нанни и сказал:

— Едем.

Она молчала.

Тогда старик промолвил:

— С Олави мы помиримся, когда он выйдет, а сейчас едем.

Эльвира собрала вещи, и они поехали. В сани был запряжен нежный, с подпалиной, Укко.

«Господи, как он вырос за это время!»

Еще был глубокий снег, и корову нельзя было быстро гнать. Тогда отец связал ей ноги. Корову положили на другие сани и так повезли. Хелли было очень весело. Корову покрыли попоной, рога ее странно торчали, и от ее дыхания из-под попоны вырывалось облако пара.

Снова Эльвира доила коров, ухаживала за ягнятами, огромными старинными ножницами стригла овец — они жалобно блеяли; убирала горницы. Старшая ее сестра, Хелли, вышла замуж, а младший брат стал охотником.

Время шло, как будто ничего не изменялось, разве что прибавилась забота о маленьких Хелли и Нанни, да и то бабушка и дедушка не давали никому к ним подойти и очень их баловали. Да еще приснилась ей два раза подряд огромная, согнутая над плугом спина Олави и его наголо обритая, совсем чужая голова. Эльвира весь день после этого сна не отходила от Нанни.

Прошел, гремя бревнами по порогам, сплав. Уже наладили паром, и брат притащил из лесу двух маленьких медвежат-сосунков для Хелли и Нанни.

Медвежата старались ворчать, как взрослые; кот, видя их, щетинил свою шерсть, изгибался колесом, и дедушка очень смеялся.

В хлопотах Эльвира и не заметила, как река подернулась морозным салом.

А дедушка придумал новую забаву: он выдолбил из дерева небольшие кадушки, наливал в них молоко и ставил на полу около подоконника.

Хелли подходила к этим кадушкам и тайком, осторожно снимала густые белые сливки, и весь ее рот был запачкан, а потом, подражая Хелли, стала снимать сливки и Нанни и иногда опрокидывала кадушку на пол.

Когда садились обедать, дедушка вдруг грозным голосом спрашивал: «А кто снял мои сливки?» И Хелли пряталась под стол, а дедушка говорил:

— Какие непонятные вещи творятся у нас в доме!

Эльвира убирала со стола и перемывала дочиста посуду.

Однажды, обозленный, вернулся домой старший брат Эльвиры с лесозаготовок. Он сказал, что теперь будет работать дома, потому что лесорубы бастуют.

Время шло, медвежат надо было уже сажать на цепь, и скоро Эльвира увидела Олави.

Это было поздней осенью 1921 года, когда фирма «Гутцейт» получила миллионные заказы от великобританских негоциантов на телеграфные столбы и шпалы и собиралась их выполнить в лесах Советской Карелии. Но для этого сначала надо было захватить эти леса! Тогда отряды финских добровольцев отправились «помочь» «братьям карелам».

Никогда еще Каллио так много не работал, как этой весной.

Он прошел весь сплав от начала до конца, вдыхал аромат распускающихся клейких почек дикого леса, редких черемух. После пятнадцати часов работы на воздухе он, не раздеваясь, спал как убитый.

Огромные плотные штабеля бревен строевого, корабельного, балансового леса, вывезенные и накопленные за долгую полярную зиму, высились по берегам рек.

Лед по рекам проходил с грохотом. Теннио-иокки, Салла-иокки, Верио-иокки, Лурио-иокки, Риесто-иокки и десятки других двадцативерстных, пятидесятиверстных, стоверстных быстрых сплавных рек, речушек бегут, примыкают к Кеми-иокки.