Геннадий Фиш - В Суоми

Тогда Олави подошел еще ближе к старику и медленно, тихо спросил:

— Ты говорил, что я хороший работник?

— Да, на тебя я не жаловался.

— Отдай за меня младшую дочь.

Они оба замолчали. А Эльвира стояла на пороге и про себя тихо-тихо, чуть шевеля губами, молилась.

Помолчав минут пять, старик начал смеяться, и чем веселее смеялся старик, тем мрачнее становился Олави, и наконец он в сердцах повернулся и вышел из горницы.

На пороге никого уже не было.

А старик все смеялся. Потом крикнул Эльвиру, чтобы зажечь свет, — было уже совсем темно.

Она была в конюшне, когда услышала зов отца, поцеловала жеребенка в розовые замшевые губы, сказала: «Прощай, Укко», — и побежала наверх.

Парни достали нужное количество марок, и Олави принес гармонь в избу, где собирались на гулянье. Веселились отменно: водили хороводы, выбирали себе милых, пели песни, которые пастор петь не велит, пили барду, которую ленсман варить не позволяет.

Всем было очень весело.

Потом парни пошли по улице, горланили и стучали в окна к тем девушкам, которых на гулянку не пустили. В одной избе открылось окошко, девушка крикнула:

— Матти, иди сюда!

Матти вошел в дом и был там одну, две, три минуты.

— Что бы он мог там делать?

Парням стало завидно, и они ворвались в дом и, смеясь, вытащили оттуда Матти за ворот.

Но здесь снова заиграл на гармони Лейно, и снова все вернулись в дом, и снова начались танцы, и парни целовали своих милых, а девушки прижимались к ребятам, и было им очень весело. Ночь зимняя длинна. Когда стали расходиться по домам, гармонист Лейно сказал:

— Ребята, неужели мы простим жадность старику, пожалевшему гармонь?

— Конечно, нет, — отозвался Каллио. — Разорвем ее ко всем чертям!

— Кто же это сделает? Нам с ним в одной деревне жить. Вот Олави ему совсем чужой.

— Да, я ему совсем чужой, — сказал Олави, и темные его глаза засияли.

И тут только в первый раз заметила Эльвира, какие черные глаза у Олави. Ему бы полагались такие же голубые или серые глаза, как у всех ребят.

— Да, я ему совсем чужой, — повторил Олави и выхватил гармонь у Лейно.

Он с размаху, но без всякой злобы, ударил гармонью о стол. Гармонист Лейно отшатнулся.

— Молодец! — крикнул кто-то из ребят, и все замолчали.

Тогда Олави вытащил свой замечательный финский нож и стал спокойно обрезать клапан за клапаном. Гармонь тяжело вздыхала под острым ножом, со стуком падали костяшки на стол.

Парни, как зачарованные, ловили предсмертные всхлипы гармони.

— Кончено, — остановился Олави.

Тень его качнулась по потолку, и все зашумели, заговорили. Олави залпом выпил стакан холодного молока.

— Кто же возьмется отнести старику гармонь? — испуганно спросил Лейно.

— Нечего нести. К свиньям бросить — и все! — не унимался Каллио.

— Эльвира здесь гуляла с нами, пусть и несет инструмент домой, своему отцу!

И все обернулись к Эльвире.

Она стояла на пороге, собираясь уйти, губы ее дрожали.

— Он меня прибьет, — плачущим голосом сказала она.

И тогда вышел вперед Олави, взял растерзанную гармонь и весело сказал:

— Я отнесу!

Вся компания высыпала за ним на улицу в морозную ночь.

По неровному льду реки бежала лунная дорога. Подошли к дому старика.

Белые наличники при луне казались еще белее, и ребятам было немного страшно, но очень весело. Парни попрятались в канаве у дороги. Олави подошел к дому и, скользя по слегка обледеневшим ступенькам, стал взбираться на крыльцо. Он взялся за дверное кольцо и стукнул. Спросонья залаяла собака, за дверью кто-то заворчал:

— Тоже женихи! До утра гульба, а на работу — спину ломит.

И дверь распахнулась. Старик сегодня открыл дверь сам.

— Я принес тебе гармонь, — громко, чтобы слышали парни, сказал Олави.

— Ну ладно, положи ее на место и иди спать.

— Я ее испортил, — еще громче сказал Олави.

— Зачем? — удивленно и недоверчиво протянул хозяин.

— Чтобы ты на ней не наживался! — почти закричал Олави и швырнул гармонь в сени.

Старик поднял руку и прошипел:

— Берегись!..

— Берегись сам, — ответил Олави.

Зашел в сени и, взяв оттуда свой топор и пилу, вышел на крыльцо.

— Вон! — крикнул старик исступленно. — Жалованье твое я удержу за гармонь.

Дверь захлопнулась.

— Теперь идем вместе на лесоразработки, — сказал Олави, обращаясь к Каллио, а ребята стали расходиться по домам.

Лунный луч играл на топоре. Из трубы дома у околицы уже подымался горьковатый дымок.