Альберт Усольцев - Есть у меня земля

Если бы кто-то и решился ответить на вопрос Анисима Марковских, то все равно бы не успел. Открылась дверь, вошел Никола. Его встретила напряженная тишина. Все пили чай. Только Люся молча поднялась и, не спрашивая, налила Николе полную тарелку борща.

— Общий привет! — сказал Никола. — Отчего музейная тишина?

Ему никто не ответил. Все пили чай. Все, кроме Шишигина. Отец сидел выпрямив спину. Он впервые за много лет выпрямил спину. На лодке привык горбиться. На ветреном деревянном мосту тоже ходил сутулясь.

В полной тишине Никола помыл руки, степенно и важно сел за стол и взялся за ложку. Он, видимо, понял, отчего за столом стоит такая тишина.

— Дядя Анисим уже доложил… Могу уточнить сумму — десять рублей с копейками.

И вывернул карман.

— Вот они, все монеты.

Сел. Хотел продолжить ужин, но не смог, все смотрели на него. Медленно поднялся над столом Шишигин.

— Это не монеты, — глухо сказал он, подравнивая кучку медяков и серебряшек. — Это — деньги. Стань, сын!

Никола встал. Гулкая пощечина разнеслась по горнице.

— Это от матери, — сказал Шишигин.

Вторая пощечина была по силе ровно такой же, как и первая.

— А это от меня.

Никола все выдержал спокойно. Щеки горели, но продолжал шутить:

— Таким образом, заседание семейного бюро можно считать открытым? Первому выступающему время — без регламента… — И сел.

— Встать! — закричал на него Шишигин. И, когда Никола поднялся, добавил спокойней: — На моей божнице нет латунных божков, там портрет твоей матери. Тебя она родила, она и будет тебе главным судьей. Стань, Никола, под божницу… Мать будет говорить первой…

Никола прошел в угол, в котором на божнице вместо иконы в простенькой деревянной рамке стоял портрет его матери.

Прогудел за окном старенький автобус, пробрался-таки по подветревшему большаку. Раздался звонкий щебет приехавшей из садика малышни.

На автобусе приехали «грузди», Максим и Стеша, те самые, что приходили к Шишигину разводиться из-за лапши. Они вошли несмело.

— Добрый день, веселый час, писал письмо, а встретил вас.

Длинным было приветствие Максима. Шишигин ответил тем же:

— Проходите в передний угол, гостеньками будете.

— А где передний угол? — спросил Максим.

Шишигин растерялся. И на самом деле: где? Который из четырех углов его дома передний? Тот, в котором стоит Никола? Или тот, что приютил у себя старинное зеркало в дубовой раме? А два остальных чем хуже? В одном, его можно назвать третьим, электрическая розетка, а с ней и вся «механизация», электроутюг, электрочайник, электроплитка… Люся вот кастрюлю новомодную привезла. Говорит, за пятнадцать минут суп в ней варится. Под давлением! Зачем этот угол обижать. А четвертый — главнее главного: в него подпятилась русская печка. Что в деревенском доме может быть главнее русской печки? Она и суп сварит, конечно, не за четверть часа, без давления, и кости погреет.

— Какой выберете, тот и будет передним.

— Спасибо, Кузьма Захарыч. Мы на минутку… Оказывается, лапша — это здорово! Мы решили не разводиться, Кузьма Захарыч… Скажи, Стеша? Степанида, ну, говори.

— Ага, — тихо согласилась с мужем Стеша. — Решили…

— А повалиха с подсолнечным маслом — это… это вообще! — продолжал Максим. — Я в книжке вычитал, что полководец Суворов любил повалиху.

— Вот видишь, а ты развод из-за нее затеял!

— Кузьма Захарыч! Я… Мы со Стешей приглашаем вас на крестины! Так, Стеша? Так… Ровно через месяц и два дня Стеша похудеет. Милости просим! А пока до свиданьица! У нас дело…

— Будьте здоровы, ребятки. И у нас разговор, — сказал Шишигин. — Первой будет говорить мать…

Утром на перевоз они пошли вместе: отец и сын. Отец молча стоял на берегу. Его сухонькая сгорбленная фигурка издали была похожа на старый, покосившийся и почерневший от времени столб паромной переправы. Никола перевозил в плоскодонке селян, не желавших «давать кругаля» по бетонному мосту. Каждому перевезенному протягивал деньги: гривенник — мальцу, двадцать копеек — большаку. Как и брал. К вечеру осталась лишь одна десятикопеечная монетка. Ее никто не взял. Все отказывались. На долгие годы запомнил Никола, как его отец дом за домом обходил селян, задавая один и тот же вопрос: «Мой сын за гривенник вас не перевозил?» Наконец нашелся хозяин: школяр не то седьмого, не то восьмого класса; в больничку он попал с ангиной. Не посчитал за труд Шишигин дойти до больнички, что скрывалась в тополиной роще на самом краю райцентра. Дежурная сестра долго не могла понять причины прихода бывшего сторожа, смотрела то на Шишигина, то на сопровождающего его Николу, то на кругляшок монетки, что держал на ладони Кузьма Захарович, и наконец вызвала школяра в приемный покой, где и состоялось вручение оставшегося злополучного гривенника.