Альберт Усольцев - Есть у меня земля

— Пойду я, однако, к дому. Вот не язык, а черт знает что такое — обязательно не туда завернет. Через язык, будь он неладен, кривой я не раз впросак попадал. Не любитель и выступать с трибуны, боюсь ее, а один раз осмелел… Кочегаром когда в районной бане робил… Ну, пригласили меня на трибуну, вышел я и при всем народе лозунг провозгласил: «Коллектив райцентровской бани взял на себя обязательство в новом году обеспечить каждого жителя нашего рабочего поселка отличным помойным местом!»

За столом расхохотались.

Анисим Марковских и вправду встал, но Люся удержала.

— Ани-и-исим Васильич… Без вас мы от скуки помрем. День рождения ведь празднуем…

— И на самом деле, — согласился именинник. — Оставайся, Анисим, у тебя язык круглый, для веселья.

— Ну, если так, то посижу. Мне утречком-то по росе надо на службу. Сушь стоит, того и гляди, где-нибудь запластат. Давай, именинник, не томи народ — винцо выдыхается.

Шишигин неслышно поднялся, обвел взглядом своих сыновей и негромко сказал:

— Что там говорить, все ясно, думатся… Спасибо, сынки, что приехали, спасибо, родные. Первую рюмку за мать, за Лизавету… Все путем… Ну, с богом!

В самый разгар гулянки пошел дождь.

Анисим Марковских наигрывал на гармони и напевал частушки:

Никто не заметил, как подкралась туча, Окладником обложила она деревню и остановилась. Воздух сразу стал липким. Загустел туман. Он на некоторое время сделал дома, деревья белесыми. Дождь спустился в туман мягко, неслышно. Но вот ярко вспыхнула молния, и все стало на свои места: дома и деревья сразу потемнели. Застонали разбуженные грозой чибисы в лугах. Тревожно загоготали на реке гусиные стада.

— Маленький дожжок — крестьянину дружок! — приветствовал первые капли Анисим Марковских. — Ко времечку дожжок — хлеба отдохнут. Пшеничка выправится. Ягода соком нальется. И опять же нашему брату, пожарному, меньше опаски. А то чиркнул подковой сапога по камню — пожар! Точнее — загар, ястри его в шары-то! Никола, батя твой тут мне шепнул, будто оженился ты, а невесту, жену то есть, не кажешь? Почему?

— Долго объяснять, дядя Анисим. Мне не растолковать, да и вам не понять. У нас любовь особая…

— Космическая, — вставил Артем.

— Ага, вроде, — сказал Шишигин. — Он — на мопеде, она — в общежитии, Антошка — на недельном панционе. У каждого своя орбита. Вот и вращаются.

— Не пересекаясь? Я спрашиваю, орбиты-то их не пересекаются?

— Как же не пересекаются, — ответил Шишигин. — Коль Антошка появился…

— Вот у меня есть один сынок… Капитан военно-морской… На своей атомной лодке унырнет под воду, жена на берегу хоть волком вой.

— Там — армия, необходимость.

— Так ведь он, стервец, и когда вынырнет, на сухом месте появится, то на супружницу Алену Архиповну ноль внимания, фунт презрения! А всю заботушку ей, этой, женского роду…

— Сударке? — спросил Шишигин.

— Папа, по-научному — любовнице, — пояснил Артем.

— Не сударке и не любовнице, а ей… лодке! Тоже с Аленой Архиповной, как твой, на разных орбитах.

— И без пересечения? — затаив улыбку, спросила Люся.

— Леньша! Митьша! Кольша! Агриппина! А вот сейчас сразу двойня — Ваньша и Икс-Игрек.

— Икс-Игрек? — спросил Артем.

— Ага. Сил, говорят, больше нет имена придумывать.

— Анисим, я же тебе предлагал имя — Неонила! — сказал Шишигин.

— Мальчишке-то?

— Ах ты зеленая корова. Тогда — Пафнутий.

— Корень неудачный.

— Чего же неудачного. Пафнутий сейчас начисто вымерли. Только у них одних и будет на весь Военно-Морской флот. Агриппина — я придумал. Согласились.

— Думай, сосед, думай. У тебя сейчас времени много.

Хором начали предлагать имена:

— Сергей!

— Сколько на Руси Сергеев!

— Аристарх!

— Не пройдет. Древнее древнего, — дал отставку имени Тимофей.

Анисим Марковских подошел к окну. Закатал рукав. Спокойно дал сесть на руку нескольким комарам.

— Дядя Анисим, никак, комаров подкармливаете? — улыбаясь, спросил Никола.

— Никак нет, — ответил Марковских. — Определяю по силе укуса — надолго ли дождь?

— Ну и как?

— Подожжит еще. И лужи пузырятся, — значит, не кончился.

Шишигин смотрел на потолок, в центре которого, как раз под самой матицей, расползалось темное пятно. Пятно потемнело, и с потолка на самый стол, на вина и закуски, начали падать капли.

— Ах ты зеленая корова, — пристраивая под капли пустую миску, проговорил Шишигин. Ему было неловко из-за этой капели.