Ввечеру, когда собрались садиться за стол, на «Жигулях» приехал старший сын, Тимофей. Приехал вместе с женой Люсей. Внес в дом огромный кожаный чемодан, а Люся большую корзину, и сразу простенький, сколоченный из трех плах стол преобразился: появились дорогие вина и закуски. Шишигин сердито выговаривал Люсе:
— К чему было эшто тратиться… Выпили бы нашего «сучка». И рачков таких в нашей речушке полно. Знатье бы, что их едят, ведро цельное наловил.
— Это лангусты, папа, — пояснила Люся. — Четыре рубля штука… А это спаржа.
— А вот эта трава за поскотиной растет, ее даже коровы не едят.
Люся щурила кругленькие и желтенькие, как мирабельки, глаза, складывала полные губы лодочкой и, не разжимая рта, весело смеялась. Кругленькие глазки ее при этом как-то странно подпрыгивали, будто хотели поменяться местами.
Анисим Марковских присматривался к мудреным этикеткам на бутылках, читал их и тихонько оценивал:
— «Чинзано», пивал… Итальяшки, макаронники, придумали.
Шишигин сидел на лавке и смотрел на сыновей.
«Вот и собрались, — думал он. — Все к родному месту собрались. Тимоша-то как постарел! Лицо серое, глаза что норки кротовьи… А взгляд материн, материн взгляд… А Люся… Бой-баба! Всем взяла: и телом бела, и характером добра. Токо курит. Ни к чему женщине табак! Надо будет сказать Тимофею, чтобы приструнил…»
— За стол! Всех прошу к столу! — пропела тонким голоском Люся. — Каждый занимает свое любимое место. Папочка, вот сюда. Тимофей, по правую руку. Артем, по левую. Никола, к двери поближе, будешь мне помогать. Анисим Васильевич уже устроился. Полный порядок!
И все сразу расселись без шума и суеты, хоть и было тесновато, в углу, за пологом, стояла койка, у окна — старый диван, из которого выглядывали круглые кольца пружин, а перед самой дверью высился черный платяной шкаф, подаренный погорельцу Анисимом Марковских.
— Людмила, мне — кажется, нужно окно закрыть. Сквозит.
— Как скажешь, муж, так и будет. А будет по-моему. — И еще шире открыла створки подслеповатого окна на кухне.
Утром Шишигин промыл пол, добавил в воду укропа, чтобы перебить запах паленины. Но сейчас все-таки почувствовал: тянет из-за полога жженым пером. Достал из комода флакон с тройным одеколоном, его было на донышке. Люся открыла свою сумочку, черную, похожую на маленького крокодильчика, протянула духи:
— Вот, папочка, французские.
— Почем?
— Да какая разница, — сказала Люся и опять так рассмеялась, что ее похожие на мирабельки глазка чуть не поменялись местами.
Шишигин осторожно открыл флакон, понюхал, протянул неопределенно:
— Ах ты ягодка-малина…
Отдал духи Анисиму Марковских, сказав:
— От подушки палениной несет.
— Понятно, — сказал Анисим и опрокинул флакон над подушкой. Вернул Люсе красивый пустой пузырек.
Люся посмотрела на пустой пузырек и снова расхохоталась.
— Смешинку съела? — спросил ее Анисим Марковских.
Люся залилась еще громче.
— Чего смешного-то, — раздраженно и тихо сказал Тимофей, надеясь, что его услышит только жена.
— Действительно! — вмешался Никола. — Духи-то, Анисим Васильич, тридцатку стоят!
Тимофей осадил меньшака:
— Помолчал бы ты в тряпочку, мал еще.
— Тоже верно, — без обиды согласился Никола. — Яйца курицу не учат. Попробую молчать…
— Не обижай братана, — улыбнулся Артем. — У него киндер появился. Без свадьбы!
Тимофей не остался в долгу:
— Боюсь, Артем, тебя диссертация так доконает, что киндер твой не появится и после свадьбы.
Анисим Марковских как-то неловко заерзал на табуретке. Ему было неудобно еще и потому, что несколько оставшихся капель он употребил на свой затылок.
— Само собой, конешно, дороговато для наших мест, да ведь зато запах перебили, окаянные, — произнес Анисим Марковских, рассматривая свою ладонь, на которую тоже попала капля французских духов.
— Чистое розовое масло! — опять дал пояснение Никола.
Анисим Марковских смотрел на злополучную подушку: а не отжать ли из нее это чистое розовое масло.
— Какое масло-то? — спросил Анисим Марковских Николу.
— Розовое. Из цветков розы.
— А не врешь? Сливочное, подсолнечное… Оливковое в Италии пробовал.
Выручила Люся. Она подняла свою рюмку и защебетала:
— Милый папочка! Те годы, которые ты прожил, только начало…
— Ничего себе — начало, — не удержался Анисим Марковских. — Начало конца…
Все смотрели на Анисима Марковских. А он смутился и начал собираться.
Читать дальше