Камал Абуков - Я виноват, Марьям

Когда мы, его сверстники, мечтали о будущем, он уже определился в жизни. Когда мы искали денег, чтобы отправиться на учебу, он откладывал красненькие под чипту [4] Чипта — камышовая подстилка под ковром. , копя деньги на калым.

Промелькнули зима, весна, лето. Я молча любил Марьям. По-прежнему встречи наши с глазу на глаз были редки, разговоры коротки. Юсуп с трудом и риском устраивал нам случайные, невинные свидания. Он часто меня спрашивал:

— Ну, поцеловал?

Я отрицательно качал головой. Юсуп негодовал.

— Ну что ты за человек? Разве не понимаешь, что девушки любят смелых. Она, думаешь, тебя оправдывает, что ты ее в святые произвел? Напрасно, очень напрасно ты себя так ведешь, — горячился Юсуп, — вот встретит какого-нибудь храбреца — будешь вздыхать, да поздно будет.

Я устал от навязчивых вопросов друга и однажды, не выдержав его упреков, соврал:

— Да, целовал.

— Мужчина! — просиял Юсуп и восторженно ударил меня по плечу. — Настоящий мужчина!

Я смотрел на Юсупа, и мне было очень стыдно. Мне было стыдно не за себя, что солгал, а за Юсупа, который ждал от меня этого признания.

Чем старше мы становились, тем ощутимее чувствовали разницу наших характеров. Мы смотрели на мир каждый по-своему. Меня раздражало, что Юсуп как-то все приземляет, упрощает, его выводило из себя, что я выдумываю всякие сложности, требовал «решительных действий», он считал, что любовь именно и заключается в поцелуях, а все остальное выдумки. «Молятся только аллаху», — повторял он где-то услышанную фразу. Мне было грустно, мне казалось, что мы с Юсупом потеряли что-то главное, очень ценное в нашей мальчишечьей дружбе.

— Ну, ну, не красней, — покровительственно хлопнул он меня по спине. Но я покраснел еще больше.

Нет, Юсуп, я не поцеловал Марьям ни тогда, ни позже. Я просто солгал, чтобы не быть смешным в твоих глазах, как сделал бы на моем месте, пожалуй, каждый, когда бы к нему вот так бесцеремонно приставали с вопросами, обвиняя в трусости.

Осень того далекого года была необычайно богатой. Кукуруза, хлеб и бахчи уродились на славу. Самим колхозникам было с урожаем не управиться. Техники тогда в колхозе, кроме грузовых машин, не было никакой. Пришлось прекращать занятия в школе, всем нашлась в поле работа.

Неуемны, буйны ветры в Кумыкской степи, часто они дуют неделями. Но этот вечер был поразительно тих, будто природа застыла в ожидании: «А что сделает человек, если я успокоюсь?» А «человек» уже несколько дней собирался поджарить молодую кукурузу, да ветер мешал. И я, старший на уборке, все откладывал эту затею. А сегодня уступил просьбам ребят.

На поляне разожгли большой костер. Издали он, наверно, казался вспыхнувшим посреди степи стогом сена. Наши темные огромные тени маячили у костра, и казалось, что это сказочные дэвы [5] Дэвы — мифические великаны. собрались к огню.

Марьям тоже была у костра, она сидела против меня. Лицо ее то розовело в отблесках играющего пламени, то скрывалось в пелене дыма.

Огонь костра располагает к откровенным разговорам, как легкое похмелье. Но Марьям молчала. Она не то скучала, не то ждала чего-то, поглядывая по сторонам, всматриваясь в темноту. Ее не задевали ни наши шутки, ни остроты, она казалась безучастной ко всему, что происходило вокруг. Даже петь не стала, как мы ее ни упрашивали, хотя всегда пела охотно.

Я улучил момент и, разломав надвое большой початок, бросил ей половинку в подол платья. Она очнулась от своих дум, удивленно осмотрелась вокруг и, поняв, от кого послание, мягко улыбнулась, улыбнулась как-то удивительно мило и застенчиво, как улыбалась на свете одна Марьям.

Круг у костра постепенно редел, нужно было бить отбой. Но я не торопился, понимал, что такая ночь не повторится. Было что-то необычное, трогательное и чистое в этой прохладной, звездной ночи, в догорающем костре, в красных искрах. Эта ночь навсегда останется в памяти.

Было что-то светлое в этом незапланированном костре, не в таком «пионерском костре», когда сначала, запинаясь, прочтут по бумажке доклад и потом попоют, поиграют тоже по заранее разработанной программе и поставят птичку, что провели воспитательное мероприятие. «Куда лучше так, как сегодня», — думал я.

У костра никого не осталось, исчезла и Марьям. Мне стало грустно-грустно.

Гас костер на земле, а в небе все ярче разгорались звезды.

Послышался шорох, обернулся, смотрю: стоит рядом со мной Марьям и улыбается. Я вскочил.