Камал Абуков - Я виноват, Марьям

В ту же секунду меня словно развязали, оцепенения как не бывало! Толстый телохранитель председательского сынка, разгоряченный погоней, быстро приближался, сопя, как паровоз… Когда между нами оставалось чуть больше метра, я совершенно хладнокровно бросился ему под ноги. Не знаю, сколько раз перевернулся он через свою пустую голову, но он выл от боли и так ругался.

Завязалась драка. И нас били, и мы отчаянно работали ногами, руками, головами. Видно, больше всех досталось председательскому сынку: неделю он не выходил на улицу.

Председательский сынок… Его папаша безраздельно правил в нашем ауле двадцать лет и поэтому навсегда его отпрыск Хасай запечатлелся в нашей памяти «сынком председателя».

В устах многих наших аульчан раньше это звучало почти как «сын аллаха».

В школу он поступил на два года раньше нас с Юсупом, но к четвертому классу мы его догнали.

Он никогда в жизни не голодал, ни разу не коснулся его настоящий, сбивающий с ног голод! В те страшные, послевоенные годы, когда мы обшаривали парты друг друга в поисках крошек мичари [2] Мичари — кукурузный хлеб. , он ел пышный белый пшеничный хлеб. Когда у нас кружилась голова от голода и тошнота подступала к горлу, он вытаскивал из портфеля кюрзе [3] Кюрзе — мясные пирожки. . Но никто из нас не подходил к нему, никто не просил у него лакомства.

Когда мы все ходили в заплатанных лохмотьях, он щеголял в коверкоте. Он, сытый, самодовольный, кидал в нас, камнями, комьями глины, когда мы до полуночи стояли в очереди за миской муки у склада. Он не голодал.

Это может показаться странным, но я благодарю жизнь за то, что голодал, за то, что я знаю настоящую цену хлебу.

Председательского сынка баловал весь аул. В праздник уразы нам всем женщины давали орехи и бублики, а ему, будто рассматривая искусно сшитые брюки, тайком опускали в карман крашеные яички. В драке с нами, его сверстниками, на краю поражения и позора вдруг с чьей-то помощью он становился победителем. Помогали ему «болельщики» — угодники отца. А у нас не было болельщиков, мы дрались до крови и не плакали.

Помню, мы, дети, худенькие, как цыплята, рылись под тутовником, а его отец, гарцуя на вороном жеребце, щелкал плетью, гнал нас в поле собирать колоски. Папаха у него набекрень, язык заплетается с похмелья, и ругает нас непристойными словами.

Сын его отдыхал в то время в пионерском лагере, а после чего он отдыхал?

Да, большой силой обладал в те времена председатель в нашем ауле. А Хасай настолько был уверен в том, что их род известен на всем белом свете и власть их простирается беспредельно, что однажды не хотел уступить дороги даже поезду…

Я помню, учились мы тогда с ним вместе в четвертом классе. Однажды весною учительница повела нас после уроков в степь за маками.

Путь наш лежал через железнодорожное полотно. Поезд было уже хорошо видно, и мы поспешили перебежать рельсы.

— Скорей, скорей, а то задавит! — подталкивали мы друг друга.

— Меня не задавит. Он разве не знает, кто я такой, чей я сын? — самодовольно сказал Хасай и уселся на рельсы.

Гудки паровоза становились все оглушительнее, все отчаяннее. Мы еле стянули Хасая с рельсов.

Так было, но вот настали другие времена. Председателя сняли с работы. Поник он головой, от стыда даже на годекан не показывался.

Опустил плечи и сын. Сначала он работал прицепщиком в тракторной колонне, а потом устроился потихоньку объездчиком, заимел свою арбу. А арба в наших условиях — вещь удобная, тем более при его характере — никогда домой пустым не возвращаться.

В уборочную страду он переквалифицировался в комбайнеры — тоже дело выгодное. А зимой ремонтировать технику — палкой его в МТС никто бы не загнал.

Однажды завели с ним разговор о вступлении в комсомол. Удивился:

— Вах! Зачем он мне!

— Как зачем? Будешь в передних…

— Знаю, — прервал он, хитровато улыбнувшись, — знаю. Буду в передних рядах. А стоит ли всем толкаться впереди? Кто же тогда посередке пойдет? Нам, людям темным, и середка не обидна.

Но слова эти были им сказаны не из скромности. «Середка» для таких людей — это значило ни за что не отвечать. На «середке» тебя не заметят, на «середке» можно хватать все, что попадется под руку. Он напоминал мне вола, который после ночной обильной пастьбы, запряженный в арбу, все равно тянется за травой, растущей у дороги, и щиплет ее, щиплет.

Не знал, никогда не думал, что судьба отведет ему в моей жизни такую роль.