Камал Абуков - Балъюртовские летописцы

Ирбайхан долго еще говорил о кукурузе, и его слова звучали, как плач о безвременно погибшем друге.

Было что-то пронзительно печальное в этих мудрых словах повидавшего на своем веку человека.

Весь день Казбек находился под впечатлением этого разговора, многое вспоминалось ему…

Вспомнился второй класс: он ничего не понимал из объяснений учителя на уроках — обедал тогда он один раз в день, мать варила буламук [4] Буламук — каша из кукурузной муки. , но это еда не сытная, уже через час снова хотелось есть. Недаром говорят в народе: буламук придает силы разве лишь для того, чтобы теленка с поляны домой пригнать. Однажды на переменке кто-то из мальчишек ел мичари. От мичари так пахло, что и тошнить перестало, но голова все кружилась, и Казбека злило, что одноклассник роняет крошки. И так ему хотелось подобрать их, но гордость не позволяла…

Какая радость охватывала весь дом, когда мать месила кукурузную муку. Значит, будет мичари, а от мичари долго остаешься сытым. О этот горячий, чуть подгоревший по краям мичари! Бывало, мать разломит его на куски, разложит на скатерти — каждому свой кусок, и запивают они мичари черным калмыцким чаем, в который иногда для сытности мать добавляла ложку топленого масла.

Казбек вспоминал, как по аулу из семьи в семью передавали ручную самодельную кукурузодробилку. Какое это было счастье, когда кукурузодробилка попадала в их дом! Сидя на полу, голодные дети по очереди крутили металлическую ручку, а потом мать варила чилав [5] Чилав — вроде плова из кукурузных зерен. . О как долго этот чилав варился, не было сил терпеть!..

Да, в те времена человек, который одалживал сах [6] Сах — деревянный ковш. кукурузных зерен, считался самым близким другом.

Потом уже, когда наступили лучшие времена, мать пекла из кукурузной муки майли мичари, добавляя в тесто масло. Правда, майли мичари пеклись только для гостей или в особо торжественных случаях. А еще мать готовила халтаму с бульоном — любимую еду Казбека. Ее мать варила часто, приготовить халтаму было легко и быстро, и бульон получался густой, такой густой, что, как говорили взрослые, прилипал к бокам. Съешь тарелку халтамы и уже больше весь день есть не хочется.

Кукурузная мука… И чего только не готовили из нее. Роженицам давали пить особый чай — шорпа, он поддерживал силы и придавал бодрость, а на раны клали бальгам — круглые маленькие лепешки, они помогали ране быстрей затянуться. Кукурузными стеблями зимой кормили скот. Высушенные листья с кукурузных початков мужчины использовали вместо бумаги для цигарок, и как приятно пах этот дым! А как вкусна кукуруза, если просто сварить восковые початки! Сейчас на городских базарах их продают как деликатес. И халтама теперь стала деликатесом.

„Пьем коньяк, — думал Казбек, — привыкли к люля-кебабам и бифштексам, а тайно скучаем по халтаме, по обыкновенной, простой халтаме“.

Так думал Казбек и чувствовал за собой и собственную вину. То, что он раз-другой обмолвился о кукурузе в райкоме партии, не возымело, конечно, действия, да и не могло возыметь, потому что говорилось об этом вскользь, между прочим, и воспринималось как реплика. А что, если поставить вопрос солидно, по-государственному? Ведь были и есть в районе истинные ценители кукурузы, опытные кукурузоводы. Почему газете, именно газете не попытаться поднять эту серьезную, важную проблему?

Идея эта всецело завладела Казбеком, и он уже снова рвался в редакцию.

Два выходных дня казались ему бесконечно долгими и бессмысленными.

Из дневника Алимова

„Мурат Кадырович одобрил мою идею о восстановлении кукурузоводческих звеньев у нас в районе. Он даже назвал мне человека, с которого следует начать эту кампанию, — Вагитов из колхоза имени Калинина. Лет семь-восемь тому назад имя Вагитова гремело на всю республику, он был самым прославленным звеньевым механизированного кукурузоводческого звена, одним из самых ярких маяков нашей Кумыкской степи, а сегодня о нем все забыли, хотя он и продолжал заниматься своим делом с неменьшим упорством.

Сегодня утром я поехал в колхоз к Вагитову. Застал его в поле. Вагитов — худощавый, низкорослый, говорит тихим, глуховатым голосом, во всех его движениях вялость, почти сонливость, а потом вдруг взглянет на тебя цепко, и понимаешь, что человек он огромной энергии и внутренней силы. Когда-то, в юности, я занимался вольной борьбой, участвовал в республиканских соревнованиях, видел вблизи выдающихся борцов. И глядя на Вагитова, я подумал, что он чем-то похож на этих „больших“ борцов — они тоже казались людьми флегматичными, полусонными, умели расслабляться, как никто другой.