Камал Абуков - Балъюртовские летописцы

„Прошла еще одна ночь, и еще один день. Я уже поднимаюсь с постели, все говорят: чем раньше встанешь — тем лучше. Нечего залеживаться, я скучаю без работы. Завтра выйдет в свет очередной номер газеты и опять без меня. И все-таки я счастлив, счастлив оттого, что на дворе уже весна, скоро окончится март, значит, пройдут всевозможные беды, у нас, у кумыков, видно, недаром говорится: март прошел — беда прошла. Тяжелый месяц март. Вот и меня вдруг ни с того, ни с сего сшибло с ног.

Сегодня мне передали букет подснежников и коротенькую записку: „Пожалуйста, скорее поправляйтесь! Заира“. Я целый день держу эту записку в руке, как, будто она живая, и счастлив, как, может быть, никогда не был в жизни.

Еще два-три дня, и я попрошу выписать меня из больницы. Практически я здоров“.

На другой день утром, во время обхода, лечащий врач сказал Алимову:

— А ваша газета становится все острее, просто хочется читать. Вот и сегодня статья. И название, по-моему, удачное: „Мещанин с дипломом“.

Словно кипятком плеснули в лицо Алимову.

— Да, — сказал он, справляясь с волнением, — спасибо, мне приятны ваши слова. А нельзя ли посмотреть газету?

— Я принесу вам после обхода.

Как и догадался Казбек, это была статья о злополучном женихе Бекишевой. Статья была подписана фамилией Магомедов — пожалуй, самой распространенной в Дагестане. Кто же скрылся под псевдонимом?

Судя по стилю: „девушка-горянка стремится к новому высокому полету, а этот Ромео наших дней связывает своей возлюбленной руки, уводит от общественных дел. Хочет превратить ее в послушную рабыню, заперев нашу активистку в тесном домашнем мирке“, судя по стилю — статья принадлежит Варисову. А может быть… может быть, написал ее Микаилов, а Варисов прошелся по ней как следует, скорее всего, именно так и было дело, Варисов слишком хитер, чтобы самому ввязываться в такое. Если есть возможность кого-то подставить, он всегда подставит… Ну, что ж, молодцы, угодили Салавдину Алхановичу!

Перед вечером к Алимову пришел Галич.

— Как это могло случиться? — набросился на него Алимов.

— Да подожди ты, — оборвал Галич, — не кипятись из-за этой статьи, есть вещи похуже.

Казбек присел на кровати.

— Что? Говори…

— На тебя поступила анонимка. Вернее, на всех нас. Пишут, что ты организовал коллективную пьянку, что мы распевали похабные песни, что были допущены…

— Что?

— Ну, в общем, всё! Мужчины и женщины….

— Какая чушь! Какая чудовищная чушь! — оторопел Алимов.

— Чушь не чушь, а Салавдин Алханович вызывает к себе всех нас по очереди, расспрашивает…

— Допрашивает, — угрюмо буркнул Казбек.

— Это не меняет дело, — сказал Галич, — расспрашивает. Вызывал меня, я сказал, что все — чушь. Вызывал Варисова, он сказал, что ты напился и „читал дамам щекотливые стихи“, а что было дальше, он не знает, потому что „покинул помещение до того, как все это случилось“. Вызывали Игитова, он сказал, что заснул на диване в корректорской, потом проснулся, выпил с Хункерханом пол-литра и снова заснул, а больше ничего не помнит. Вызывали Заиру, она сказала, что ты „сидел, как все, ушел со всеми вместе…“

— Да, это действительно похуже статьи. — Казбек потер лоб рукою. — Что же делать?!

— Да пока все в порядке. Федя Ермилов, как секретарь нашей первичной парторганизации, все взял на себя, сказал, что ничего предосудительного не было, что он был на банкете от первой до последней минуты и всю ответственность берет на себя. Он и к Первому ходил и ему все высказал, так что Салавдину пришлось отступить.

— Молодец! — воскликнул Казбек. — Настоящий мужчина! А он ведь и до половины вечера с нами не просидел, ушел домой…

— Но он-то, слава богу, знает своих, знает, кто на что способен, — резонно заметил Галич.

— Так чья же это работа? — спросил Алимов.

— Саидханова, разумеется, — спокойно сказал Галич.

На другой день, выписавшись из больницы, Алимов заглянул на несколько минут домой, в свою маленькую каморку, переоделся и сразу нее поспешил в редакцию. Всего шесть дней провел он в больнице, а казалось, прошла вечность. На деревьях уже распустились почки, в воздухе терпко пахло молодой листвой.

В редакции было безлюдно, но вдруг из кабинета Варисова раздался взрыв хохота, оказывается, все были там: слушали анекдоты, которые рассказывал сам заместитель редактора.

В комнате было так накурено, что солнечные лучи с трудом пробивались сквозь облака дыма. Увидев Алимова, все встали, а Варисов, сидя, лениво протянул ему руку, развязно сказал: