Константин Лордкипанидзе - Клинок без ржавчины

Быстро, как пламя, перебегает Илико от одной крестьянки к другой. Загибает курам крылья, остервенело раздувает пух, чтобы определить, жирна ли курица. Зажав в кулак яйцо, проверяет его на свет и ни за что не купит, если оно чуть тусклое.

Илико любил выпить. И когда на рассвете маленький чумазый паровоз, устало отдуваясь, останавливался на станции Риони, Илико торопился на пригорок за водонапорной башней. Здесь на бурой траве, насквозь промокшей от росы, сидели крестьяне, зажав между колен кувшины, заткнутые початками. Они наперебой протягивали знакомому кондуктору липкие стаканы, мутные от густого маджари. И нигде так вкусно не пилось вино, как здесь, в этот тихий предутренний час. И понятно, не то что «зайца», даже воришку отпустил бы Илико на такой станции.

Однажды, когда поезд подъезжал к Гори, ревизор задержал в вагоне Илико безбилетного — не то бродягу, не то безработного, гонимого судьбой. Задержанный стоял в углу тамбура, прижавшись щекой к стеклу. Вдали, в тумане, громоздились неясные очертания древней крепости.

Илико с нетерпением ждал Гори. Масленица была на исходе, и ему очень хотелось купить на великий пост мешок орехов. И вот тебе, как нарочно, не повезло…

Ревизор, рыхлый, грушеобразный мужчина с синими прожилками на одутловатых щеках, указывая на безбилетного путника, жаловался пассажирам, что прошлой ночью этого молодца он уже высадил в Хашури, а тот опять едет…

— Я проучу тебя! — грозился ревизор и, подозвав Илико, приказал ему, как только поезд прибудет в Гори, отвести задержанного куда следует.

Илико оторопел.

— Чудак, — взглянул он на безбилетного, — нашел время нарваться на ревизора!

Путник был длинен, как жердь, и широк в плечах. Из-под широкополой шляпы выбивались пряди светлых волос, они ниспадали до заношенного воротника грубой, холщовой рубахи. Сапоги «просили каши». За спиной — туго набитая котомка, обшитая выцветшей клеенкой; она не стесняла его движений. Путник носил ее так же легко, как и рубаху. Крепкий подбородок и скуластые щеки делали его лицо суровым. Но глаза были добрые, голубые, они приветливо улыбались миру и многое прощали ему.

По сочувственным взглядам пассажиров безбилетный догадался, что его не просто ссадят с поезда, — пожалуй, с ним собираются поступить похуже. Но он и бровью не повел. Видно было, он никуда особенно не спешил, он просто устал. И пока ревизор отчитывал нерадивого кондуктора, путник терпеливо стоял, прислонившись к стенке, а когда поезд остановился, молча и покорно последовал за Илико.

Огорченный кондуктор растолкал хлынувших к вагону пассажиров и высадил безбилетного. Он заранее обдумывал, что и как сказать дежурному по станции, чтобы у таких молодцов навсегда отбить охоту ездить без билета, отнимать у кондукторов золотое время.

Так шли они. Казалось, оба примирились с неудачным утром.

И вдруг Илико охватило волнение. За вокзальной оградой на шатких деревянных прилавках он увидел пузатые плетенки. В таких плетенках накануне великого поста осетины привозят знаменитые цхинвальские орехи. Илико решил — никуда он дальше не пойдет… И от такого решения ему стало не по себе, как грешнику. Он остановился, оглядел безбилетного и мягко, без всякой злобы, сказал:

— Фу, черт, какой ты длинный!

И точно, на земле путник казался еще выше, чем в вагоне. Пыль каких только дорог не покрывала его сапоги, не набивалась в складки его одежды! Кожа на лице была сухая, жесткая — видно, часто обдували его степные ветры и в непогоду не всегда была у него крыша над головой.

— Иди, братец, своей дорогой. Только смотри, в этот поезд не вздумай больше садиться, — тихо добавил Илико и, оглядев искоса окна своего вагона, торопливо завернул за ограду.

Путник улыбнулся ему вслед, и от этого глаза его стали еще добрее и печальнее.

Раздался третий звонок. Запыхавшийся Илико подбежал к вагону. Он весь сиял, словно только что выиграл в суде важное дело. В мешке шуршали орехи.

Поезд отошел. Илико, стоя на ступеньке, развернул зеленый флажок и замурлыкал какую-то песню.

За водокачкой мелькнула широкополая шляпа.

— Э-ге-ге!.. — крикнул кондуктор и помахал флажком.

Путник не заметил флажка, не услышал прощального окрика — поезд неистово грохотал на стрелках.

Человек шел не спеша, слегка сутулясь, словно боялся задеть головой небо.

В том году в Гори весна была ранняя. Уже на масленицу зацвели персики и миндаль. Трава стремительно пробивалась из-под земли, зеленым пламенем заливала долины. С буретского косогора побежали талые воды. Кое-где в лощинах еще синел застрявший снег. Запахло набухшей землей. Голодные птицы грудью падали на первые борозды.