Вера Щербакова - Февраль - кривые дороги

Получилось все же так, будто выступавший делегат со своей критикой остался правым, раз никто не дал ему отповеди!

Кирилл Иванович поймал Настю после окончания семинара — поджидал ее на улице у всех на виду, в полураспахнутом коричневом пальто, в нахлобученной на лоб пыжиковой шапке.

— Смотрю в окно — оделась, а не выходишь и не выходишь... Поехали, Настя, мы с тобой еще не виделись как следует. Кирилл Иванович взялся за дверцу. Настя шагнула в сторону.

— Не могу. Десятый час, мне домой пора!

— Да ты уж не обиделась ли на меня? — спросил Кирилл Иванович, внимательно приглядываясь к Насте. — Послушай, это из рук вон!..

— Да нет, Кирилл Иванович, я просто спешу, честное слово!

— Ну, как знаешь, — устало обронил он и полез в машину на заднее сиденье, не закрывая за собой дверцу.

И это немое приглашение почему-то убедительнее слов подействовало на Настю.

— Хорошо, довезите меня до дома!

Он тотчас нашел ее руку, взял в свою, поцеловал.

— Спасибо, милая. А у меня на душе сегодня муторно. Отвык, понимаешь, устраивать свои книги, унижаться. Бывало, секретарь отвезет рукопись, с каким договорюсь издательством, и готово. А теперь... — он помедлил. — Здесь план загружен, там перегружен. Щелчок за щелчком получаю по носу... Обещали прочитать в одном месте — надо ждать! Опальный тип я!

Они ехали в Сокольники, шофер хорошо знал дорогу. Только сейчас она попросила остановить машину подальше от дома. Он остановил у поворота, выключил зажигание. Настя не двигалась с места, не торопилась уходить, растревоженная необычным признанием Кирилла Ивановича.

— Выйди на момент, Василий, недогадливый какой...

— Пожалела? — через секунду спросил Кирилл Иванович Настю, занося ей руку на плечи. — Ну, от тебя я все приму! — договорил он, нежно целуя ее глаза, щеки. — Не повезло нам с тобой, дружок, есть в том доля и твоей вины. Ты не думай, я не корю тебя! Об одном прошу, сохрани свое чувство ко мне, потерпи малость. У меня есть надежда, а главное, есть основание вернуть все потерянное, без чего мне уже трудно жить... а может быть, даже и работать дальше! — тихо договорил он, отстраняясь от Насти. — Это, сама понимаешь, самое страшное для меня! Вот какой я откровенный с тобой сегодня, — усмехнулся он над самим собой.

Настя молчала, напуганная, сбитая с толку, не зная, что сказать, что сделать. До чего неожиданно изменились их роли! Она привыкла рассчитывать на его покровительство, а тут надо его утешать.

— Не думай ничего плохого, Кирилл Иванович, дорогой мой человек, а пожалуйста верь в удачу, — наконец заговорила она, сама чувствуя неубедительность своих слов. — Роман твой, вне всяких сомнений, напечатают, он будет награжден премией — ты правильно говорил мне недавно! А я твой друг, всегда друг... — голос Насти дрогнул, сорвался.

Кирилл Иванович благодарно притянул Настю к себе, поцеловал в губы на прощание.

— Будь здорова, будь счастлива. Помни, я радуюсь за тебя! — проговорил он и свистнул шоферу.

А когда Настя вышла из машины и отошла на несколько шагов, Кирилл Иванович крикнул ей вдогонку;

— Не послать ли шофера довести тебя до дома?

— Спасибо, здесь близко, — отказалась она.

Завернув за угол, Настя остановилась, прислушиваясь, как разворачивалась машина, прислушивалась с таким чувством, будто Кирилл Иванович, уезжая сейчас, навсегда уходил из ее жизни... «Может, и навсегда, кто знает?..» — неожиданно подумала Настя, еще не отдавая себе отчета, откуда вдруг повеяло на нее таким холодом... Уж не потому ли, что у нее все впереди: первая книга, первые читатели... И ни одного седого волоска в голове!

Направляясь к калитке своего палисадника, Настя заметила землю, припорошенную очень белым, неизвестно когда успевшим выпасть снежком, слабо мерцавшим под луной. Воздух был пахуч, легок, с уже ясно уловимыми запахами весны.

«Наступает моя тридцать пятая весна в жизни — это немало и еще немного! Я на пороге радостных больших перемен. Выпущу книгу, дождусь отпуска — и прощай газета! Вплотную займусь второй книгой. Ее нужно написать быстрее, лучше. Будущие герои уже снятся мне по ночам как живые, очень близкие люди!..»

В окнах их низкого флигелька горел яркий свет, там ее ждали муж за чертежами, фотография смеющегося Ленечки над тахтой, их родного, бесценного мальчика!

Весна тысяча девятьсот пятьдесят второго года выдалась ранней: ни затяжного таяния снега, ни хмурых слякотных дней.