Вячеслав Сукачев - Обед на двоих

— Вот черт, промазал! — сказал подъехавшим Сергею и Подорожнику огорченный инженер, с недоумением глядя на воду. — Ведь точно по ним стрелял…

— А вы палку в воду суньте, — ответил Подорожник.

— Ну и что?

— Она у вас получится кривой… Там преломление света происходит, и потому точное место рыбы определить невозможно.

— Да-а, чувствуется в вас профессор, — усмехнулся Павел Владимирович, — кислых щей…

Сварили консервированные щи с тушенкой, подкрошив в них несколько молодых картофелин. Зеленый лук, укроп пошли на приправу, и Сергей без отрыва выхлебал две полные чашки пахучего варева, приедая слегка зачерствелым хлебом. В солдатском котелке Подорожник запарил пшенную кашу с той же тушенкой, и аромат от нее, сытный, с детства знакомый, поплыл над поляной, на которой они остановились. Даже Рекс, никак не отреагировав на щи, почуяв пшенный запах, посунулся ближе к Сереже, притворно воротя умную морду на сторону.

— Ничего, песик, — добродушно сказал Подорожник, успевший еще утром тщательно побриться. — Достанется каша и тебе.

— Отменный урод, — заметил Павел Владимирович. — И зачем ты его в поселок тащишь?

За Сергея ответил Подорожник:

— А как же, ехер-мохер, он ему одиночество преодолеть помогал, голод с ним разделил, а его после этого бросить? Да и вообще как можно…

— Лирика все это, — усмехнулся узким ртом инженер, — сантименты… А вот закончит он сезон, укатит в Улан-Удэ, а песика куда? С собою?

— Зачем? — Подорожник разлил по кружкам чай и выскреб в миску сгущенное молоко из банки. — Оставит на базе, а мы уж за ним до следующего сезона присмотрим… Пес-то, взгляните на него хорошенько, умница, каких мало… Так, что ли, Серега?

— Он мне рябчика из тайги приволок, — с тайной обидой на инженера сказал Сергей. — Голову только отгрыз, а все остальное мне отдал.

— Д-да? — удивленно вскинул белесоватые брови Павел Владимирович, уже более внимательно приглядываясь к Рексу. — Интересно…

А в это время Сергей, лежавший на земле (сидеть он не мог) лицом к речке, увидел внезапно появившийся темный силуэт утки. Маленькая, ладная, округлой формы, с белыми отметинами на боках, уточка, словно поплавок, каким-то чудом держалась на самой стремнине реки.

— Тс-с, — прошептал Сергей. — Смотрите! Подорожник и Павел Владимирович оглянулись.

— Каменушка, — тоже шепотом сказал Подорожник, а инженер сразу же потянулся к кобуре. Вскинув левую руку, он уложил на нее вороненый ствол пистолета и долго целился, прежде чем спустить курок. А Сергей в это время умолял нарядную уточку. «Улетай, дурочка, улетай же!» Грянул выстрел, но, как показалось Сергею, за секунду до него утка мгновенно исчезла под водой. Только черное брюшко да острый клиновидный хвостик мелькнули на прощание. Примерно через полминуты ловкая утка вынырнула метров за пятьдесят вверх по реке.

— Эх, отсюда не достать, — огорчился Павел Владимирович, разочарованно покосившись на пистолет.

— А и зачем? — холодно спросил Подорожник, собирая грязную посуду в кастрюлю. — Пить-есть нам хватает, так зачем живую душу губить?

— Да вы, дорогой профессор, — сощурился инженер, — никак верующий? Все о душах заботитесь, а мне на них плевать! Захотел — выстрелил… Ну и что?

— Дело, конечно, ваше, — сник Подорожник. — Да ведь душа-то, она и у вас должна быть, ни во что не верующего.

— Бросьте вы мне! — решительно поднялся Павел Владимирович. — Люди в космос летают, а вы все по старинке о душе печетесь. Надо будет повнимательнее посмотреть, дорогой Вениамин Александрович, чем вы дышите в настоящий момент?.. А то забрались в глухомань, упрятались, и все? Не-ет, шалишь, вы член коллектива и обязаны от него не отрываться…

А каменушка между тем, поднявшись на крыло, хрипло расхохоталась «хе-хе-хе-хе!» и скрылась за крутым поворотом.

И вновь потянулись бесконечные километры, все мучительнее дававшиеся Сергею. На привале он в клочья разодрал свою рубашку, обмотав лоскутами металлические крючки на вьючном седле и веревочные стремена. Наверное, все это имело бы смысл в самом начале пути, а теперь, когда ноги были уже натерты до крови, облегчения он не испытал. Все чаще сдерживал Сергей свою Медичку, переводя на шаг, с трудом удерживаясь в седле и мечтая только об одном — упасть в траву и никогда больше ни на что движущееся не садиться. Несколько раз он едва не закричал: «Хватит! Больше не могу!» Но последним усилием воли все-таки сдерживал себя, кусая от боли и унижения губы.