Иван Арсентьев - Суровые будни (дилогия)

Трофимов тащил за повод ослепшую от снега лошадь. Пырля понуро шагал за бочкой. За ним — остальные. Возле дома Филиппа остановились. Пырля постучал в ставню условным стуком. Конечно же, его поджидали, потому что тут же скрипнули ворота.

Широкоскулая жена Филиппа — Параня, увидев, кто вошел в избу, ахнула и застыла у порога с раскрытым ртом. Крупные, как у овцы, зубы желтели между бескровных губ.

У нее потребовали ключи от сарая и погреба.

Начался обыск. В коридоре лежали пустые, приготовленные под картофель, мешки, стоял зажженный фонарь. Понятые Порогина и дед Верблюжатник взяли фонарь, пошли осматривать надворные постройки. Чесноков и председатель сельсовета проверили подпол, кладовую, сели писать протокол. Говорили вполголоса, чтоб не разбудить спящего за перегородкой мальчика.

Вернулись Порогина и дед Верблюжатник. Дед подошел к Паране, расширил припухшие веки, смотрел на нее долго, с упреком, качал сокрушенно головой. Вздохнул, проговорил:

— Вышло, значится, и вам разоблачение...

Оленину не хотелось смотреть ни на Параню, ни на Пырлю. Все они, вместе взятые, никшутам, напоминали ему вражеский очаг сопротивления возле Минска летом сорок четвертого года... Неважно, что их мало: окруженные, обреченные, они существуют, не сдаются и продолжают наносить вред, и никто не знает, какой ценой придется заплатить за то, чтобы их обезвредить. Этих людей не коснулись острые ветры нового времени, пронеслись мимо. Почему? Значит, создались какие-то благоприятные условия?

Да и как им не создаться, если председатели-временщики и деляги-руководители день за днем вытравляли из душ людей первооснову коллектива, созданную в тридцатых годах. Люди стали жить, лишь бы жить. Жить, как кому на ум взбредет, и колхоз «Пламя», не спаянный чувством коллективизма, постепенно превращался в обычный список людей...

Никшутама и Пырлю породило разобщение. Разобщение породило и дух вчерашней Крутой Вязовки.

Партийная конференция проходила в районном Доме культуры. Дисциплина в зале образцовая: ораторы говорят по-писаному, делегаты слушают. Все идет чин чином. После прений объявляется список кандидатов в состав будущего пленума райкома. Традиционный вопрос председательствующего об отводах и самоотводах. Таковых нет. Тем лучше. Все идет, как должно. Вдруг из зала раздается недоуменный возглас Оленина:

— Я прослушал или на самом деле Ланкова нет в списках?

По залу — сдержанный гомон. Встает знакомый Оленину представитель обкома, дает объяснения, почему не включили Ланкова в списки. Последние слова инструктора растворяются в нарастающем говоре, возбужденном гуле голосов:

— Ланков здесь нужен!

— Найдете другого профдеятеля!

— Он семь лет в нашем районе. Он знает каждого по имени!

— Ти-хо! Внимание! Вношу предложение: коммунисты артелей имени XX партсъезда и «Политотделец» считают необходимым поставить на голосование вопрос о Ланкове.

О сцену размашисто плещется слитный, многоголосый гул.

— Включить!

— Поддерживаем предложение политотдельцев!

— Требуем!

Оленин ловит на себе недовольный взгляд представителя обкома. Твоя, мол, работа! Влез с неуместным вопросом, портишь решенное дело! Но Оленина никакие возмущенные взгляды не трогают: у него свой взгляд, а правильный он или нет — тому свидетелем весь зал.

Тем временем царившие до сих пор чинность и порядок нарушились. Ланков сидел в президиуме, ежился, постукивая пухлыми пальцами по столу. Глубокие васильковые глаза спрятаны под светлыми бровями. Покрытая испариной залысина блестит.

В это время на трибуне вырастает шумливая доярка-чувашка:

— Вот так, товарищи, давай нам Ланкова — и все! Секретарем — и все! Демократия или не демократия? Голосуй — и все! — выпаливает задиристо, громко. — Вот! Жена его из города приехала... Да? Сама воду носит! Да? Дрова колет! Корову доит! Кизяки делает! Вот! Оч-чень хорошая женщина. Очень правильная. Хотим секретарем...

— Постойте-постойте!.. — прерывает жаркую речь доярки председательствующий под добродушный смех делегатов. — Вы кого же, собственно, рекомендуете? Речь идет о товарище Ланкове. Непонятно, при чем здесь его жена? Зачем вы ее нам расхваливаете?

— Зачем! Зачем! Затем, что у нее хороший муж! Вот!

Председательствующий разводит руками. Зал грохочет добрым смехом. Оленин тоже смеется. Его радует поворот события. Хорошо, что народ не желает терпеть посредственностей. Рано ли, поздно, а выбирает себе вожаков по своему образу и подобию.