Александр Осипенко - Огненный азимут

Самолет словно повис над лесом. Замерли на миг моторы и снова загудели торжественно и весело. Из-под березы, раз­резая черную тьму ночи, блеснул огонек и погас. Снова замерли в небе моторы, будто самолет вошел в пике, а потом его гул послышался далеко за лесом.

Ковш Большой Медведицы вдруг исчез, покрылся серой тенью. Она росла, округлялась и быстро-быстро падала на землю, на лес.

Под березой мелькнула фигура и скрылась в лесу. По­трескивала под ногами хвоя. Снова яркий пучок лучей, скользя по деревьям, выхватил из черноты обросший мхом сук, похожий на привидение: длинная косматая рука с мно­жеством пальцев тянулась к огню.

— Помогите скорей, зацепился.

— Сейчас. Где вы? Не вижу!

— Тут, — голос долетал сверху.

— Ага, увидела. Отцепляйтесь. Тут низко, метра два, не больше.

Ноги человека болтались в воздухе между тремя елками. Сам человек висел на стропах, пытаясь отцепить лямки. По­том упал на мох — не удержался на ногах.

— Придется лезть на елку, — сказал он, поднявшись, — Не бросать же его здесь.

— Надо отцепить. Я уж думала, не прилетите. Пятую ночь караулю...

— Не удавалось.

Человек отцепил парашют, собрал его и стал копать яму под сосной.

— Ну, рассказывай, Людмила, как тут?

Людмила Герасименя, помолчав, сказала:

— Сначала, товарищ майор, хотелось бы вас послушать.

— Война, Людмилка, всенародная война идет, воевать со всей Европой надо. На Запад надеяться нечего. Франция деморализована. Англия сама ждет десанта, хотя бояться ей нечего: немцы у нас засели.

— А в Москве как? Спокойно?

— Как тебе сказать... Пока спокойно. Осторожные по­немногу выезжают, хотя команды не было. Новостей хоро­ших мало. В городе была?

— Всего один раз. Здесь пятьдесят вторая армия на пере­формировании. На аэродроме два авиаполка. Один дальнего действия, другой ближнего. Армия, вероятно, скоро высту­пит. Останется гарнизон. Небольшой. Начальство понемногу подбирается.

— Черт с ними! Комиссариат где?

— На Никольской горке, в церкви.

— Не интересовалась, как там?

— Интересовалась. Очень строго.

— А все же, товарищ Герасименя, придется туда про­бираться. Как с языком? Пробовала разговаривать?

— Пробовала.

— Это хорошо. Пристроиться тебе в комиссариате вот как необходимо! Комиссариат — это ключ ко всем учрежде­ниям. В крайнем случае на комендатуру нацеливайся. На меньшее не стоит тратить сил.

— Почему в комендатуру?

Майор закопал парашют, замаскировал место.

— Почему в комендатуру? Шпионами и разными прово­кациями полиция будет заниматься, а она подчинена комис­сариату. Без нее и армия не обойдется.

— Страшно там.

— Придется привыкнуть. Пошли. Груз искать. К утру надо найти. Рация там.

На деревья легла роса. По низинам, заросшим ольхой, стлался теплый туман. Ходить было трудно, словно с завя­занными глазами. Оттого потратили много времени, пока нашли багаж. На востоке, за деревьями, уже розовело небо. Просыпались птицы, и их песни оживили мертвую тишину,

— Дома не будут волноваться?

— Нет, привыкли, хоть и не знают, куда хожу.

— Подозрения никто не вызывает?

— Нет, хотя тут случилось...

— Что? Рассказывай.

— Данила Сапун, наш деревенский, однажды прибежал ко мне. К нему зашел окруженец, сержант, просил посовето­вать, как найти доктора. У них капитан-танкист раненый ле­жит в лесу... Вот я и сходила в лес, операцию сделала.

— Неосторожно, Людмила. Этот Данила что за человек?

— Служил в милиции. Потом женился у нас, осел. Хо­роший человек... Только, кажется, он стал за мной следить.

— Совсем плохо.

Майор задумался. Потом решительно сказал:

— Ситуация интересная. Ты как считаешь? Интерес­ная? Самый раз тебе в город перебираться.

— Я за родителей беспокоюсь. Узнают люди, что у нем­цев служу, возненавидят их.

— За родителей не тревожься. Что-нибудь придумаем. Главное, тебе устроиться надо. А потом и мне. И вот что, Сергея Павловича нет. Я Ланге. Карл Эрнестович Ланге.

18

С прошлым было покончено. А что ждет в будущем? Су­харевский дочитал приказ коменданта, зябко повел плечами, оглянулся.

Неширокая песчаная улица пустовала. Сухаревский вы­тер лоб, снова начал читать приказ. "Неужели немцы и вправду захватили документы? — подумал он. — Неужели захватили? Ну, это черт знает какая беспечность. Все жгли, а бумаги забыли. У нас всегда так..."

Он разозлился. Сам не знал, на кого. Может, даже на себя. Надо же быть таким беспечным! "Нет, вероятно, все же сожгли. Дом сожгли. Значит, и бумаги сгорели. Лгут люди. И никто ничего не знает".