Александр Осипенко - Огненный азимут

Сон спасал Валенду от тоски, одиночества, печальных мыслей, от всего того, что было связано с этим вынужден­ным пребыванием на чердаке чужого хлева. До войны Ва­ленда не имел покоя ни днем, ни ночью. Ему нравился не­прерывный шум милицейского отделения, вечные тревоги, допросы, которые хоть и выматывали нервы, но приносили и удовлетворение.

В милиции он был хозяином, начальником. Его слуша­лись. Самый последний вор старался понравиться ему, под­лизывался, чтобы притупить бдительность Валенды. Было радостно разгадывать хитрости воров. Валенду не прове­дешь. И потому он вырастал в своих глазах, казался самому себе умным, хитрым, предусмотрительным.

Все окружающее он видел сквозь милицейские рапорты и протоколы, судил о нем по номерам серых казенных папок. Пережитков прошлого было многовато. Но Валенду это не тревожило. Когда-нибудь всех перевоспитаем!..

Теперь не было привычных дел. Его угнетали одиночест­во и тоска. Словом не с кем перекинуться. Со дня на день Валенда ждал Галая. Скорей бы на волю. Надоело сидеть, как барсуку в норе.

Днем приходилось лежать на чердаке. Рисковать Вален­да не любил. Он не мальчик, понимал всю ответственность. Ночью иногда слезал с чердака, стоял во дворе, прислуши­вался к настороженной тишине деревни. Хотелось что-то де­лать, но директив не было. Надо ждать Галая.

Валенда спал. Утренний сон крепкий, сладкий. Подняв­шись на чердак, Данила увидел, что Валенда усмехается во сне и шевелит толстыми губами.

— Виктор Васильевич,— Данила тронул за плечо Ва­ленду. Тот, вероятно, не услышал голоса, но проснулся.— Послушай, что со мной было.

Валенда открыл глаза, зевнул.

— Ну, что тебе? Уже завтракать?.. А я сон видел... Пер­вомайскую демонстрацию...

— Понимаешь, Виктор Васильевич. Их в лесу четверо. Окруженцы. Собираются за линию фронта. Только у них ка­питан раненый.

Валенда наконец совсем проснулся. От свежего сена ис­ходил душистый запах. Под стрехой висела паутина — боль­шой ажурный круг, пронизанный солнцем.

— Кто идет за линию фронта?

— Я же говорю — наши бойцы и капитан.

— Где они? — Валенда встрепенулся, вскочил, ударился головой о стропило.— Фу, черт!..

— В овраге за болотом.

Сонливость, безразличие как рукой сняло.

— Что же ты мне вчера не сказал? Капитана к тебе перенесем, а сами — за линию фронта. Не вековать же мне тут. Сколько жду — ни слуху ни духу. Э-э-э, Галай и Тыш­кевич не дураки, давно к нашим махнули, а я, чудак, ожи­даю, Нет, хватит... Веди меня, брат, к солдатам.

Из отрывистых слов Валенды Данила наконец понял, что он не случайно скрывался. Неужели специально остав­лен здесь? Чего же он молчал?

— Васильевич,— перебил Валенду Данила,— о ком это ты? Я никак не соображу.

Валенда обмяк, потом набычил шею, зло скосил желто­ватые глаза.

— Ты вот что, Данила, забудь обо всем. Так и тебе и мне лучше. А то, чего доброго, я не посмотрю на твои заслуги. Запомни одно: мне за линию фронта вот как надо.

— Не пугай, Виктор Васильевич, одной мы с тобой ве­ревочкой связаны. И насчет того, что ты проговорился, не беспокойся. Могила... А к нашим еще успеешь. Танкист больной. Водил к нему Людмилу Герасименю. Сказала — не раньше чем через две недели сможет идти.

— Какую Людмилу? Ту сволочь, что с немцами хохо­тала? Да ты так и ко мне ее приведешь.

Валенда схватил Данилу за грудь. Тот спокойно отвел руку Валенды.

— Не бесись, Виктор Васильевич.

— Эх, ты!.. Продаст она их. Вот посмотришь, продаст...

Данила смутился. Валенда говорил так убежденно, слов­но что-то знал о Герасименях. Черт их разберет, что у лю­дей на уме.

Вспомнил, как Герасименя долго не шел в колхоз. Как его обложили твердым заданием. Тогда он сразу подал за­явление. Значит, спасался, а сам, может, злость затаил. Людмила, правда, за родителей не отвечает. Она училась. Но все-таки яблоко от яблони недалеко падает. Где она была, что делала — потемки.

С тревогой в голосе спросил:

— А у тебя что, есть подозрение?..

Валенда многозначительно промолчал. Значит, есть.

— Сержант, понимаешь, пристал, ну, а больше никого, кроме Герасимени, не было... Операцию она хорошо сде­лала...

— Смотри, будет вам операция... Ты вот что, понаблюдай за ней...

— Ладно...

— Чуть что... Ну, сам знаешь. А ночью сводишь меня к окруженцам.

17

С востока, от деревни Высочаны, оттуда, где ковш Боль­шой Медведицы рассыпал над лесом яркие звезды, долетал на поляну гул самолета. Над поляной висела печальная ти­шина, которая изредка прерывалась едва слышным шепотом листьев.