Михаил Никулин - Повести наших дней

— Ты рыжему хочешь достать корму? — неожиданно спросил хозяин.

Хвиной оглянулся и нерешительно ответил:

— Да.

— Возьми.

— Как я возьму, если у тебя самого такой маленький стожок соломы? — и кивком головы Хвиной указал на гумно.

— Столько у меня и скотины, сколько соломы… Одна корова. Прокормим.

— А если другая заведется?

— Не заведется. Возьми, а то не успеешь. Видишь, они уже на носу.

— Стрелять будут?

— Не по ком.

— А Восемнадцатый полк?

— Погляди на него, погляди на прощанье, а то больше не увидишь.

Хвиной глянул за сарай. Далеко, за другим краем села, на мучнисто-белом перевале, виднелась черная лента. Она все укорачивалась, пока не превратилась на горизонте в одинокую точку. Но вот точка зарябила, запрыгала в глазах Хвиноя и исчезла.

— Скрылись, — сказал Хвиной.

— Туда им и дорога. Жалко, дураков там много, — заметил хозяин.

— Вроде меня? — спросил Хвиной.

— Да нет… Ты, верно, один такой, — заметил хозяин.

— Почем знать, может, и я уже поумнел?..

Хозяин незлобиво улыбнулся и сказал:

— Клади, клади солому коню, да пойдем в хату.

В хате Хвиноя ожидала радость — кум Андрей, увидев его на пороге, слабым голосом попросил воды:

— Лежать мне надоело, бока болят. Помоги подняться и напои.

Семь дней Хвиной не слышал от больного кума осмысленной речи и от неожиданности не сразу даже понял его, не сразу поверил собственным ушам.

Андрей вторично попросил воды, и Хвиной, обрадованный и взволнованный, сам того не замечая, утешал больного:

— Они идут, кум! Вот поглядел бы в окно. Жаль, что не можешь подняться…

Андрей, вспотевший и бледный, крестясь, ответил:

— Ну и хорошо.

С тревожной внимательностью матери, ухаживающей за больным сыном, поднял Хвиной кума, усадил его на постели. В закопченном жестяном чайнике подал ему чуть теплой кипяченой воды:

— Пей, кум. Понемногу пей.

Андрей пил большими глотками, жадно обхватив чайник. Хвиной тянул чайник к себе и, страдальчески сморщив лоб, приговаривал:

— Довольно, кум! Много не надо…

— Разведка пробежала по улице. Человек двадцать, — сказал хозяин.

Уложив кума, Хвиной стал у окна и вместе с другими наблюдал, как к селу по двум дорогам скорым и уверенным шагом продвигалась конница. Левый фланг ее был уже совсем близко. Хвиной хорошо рассмотрел всадника, ехавшего впереди цепи.

«Конь вороной, ухватка казачья… Верно, командир… А следом едет какой-то растяпа, болтается в седле как неживой. Небось русачок, вида геройского нет», — подумал он.

Неожиданно около ворот появились два всадника. Один из них, не слезая с лошади, толкнул ногой калитку, и оба сразу въехали во двор.

— Кто там? Вылезай живо! — приблизившись к дому, крикнул первый из них.

Обитатели хаты встревожились. Одеваясь, они суетливо одергивали полы шуб, затягивали кушаки, пугливо озирались по сторонам. Кто-то отчаянно тряс подстилки, отыскивая шапку, а шапка сидела на голове, закрывая лоб чуть не по самые глаза. Кирей все время оступался, как стреноженная лошадь: вот уже несколько секунд он тщательно пытался попасть левой ногой в валенок.

— Скажи на милость, нехитрое дело, а не получается! Подойди-ка, Хвиной, обопрусь, — попросил он.

Со двора послышалось более строгое предупреждение:

— Что не выходите?.. Забились в темные углы как мыши. Дождетесь, что выкуривать начнем!

— Нам с живыми кадетами поговорить охота! А ну, скорей вылезайте!

Во дворе смеялись, но в хате царило прежнее смятение.

Хозяин хаты хотел было пробраться к двери, но он никак не мог сделать и шага вперед и, потеряв терпение, буркнул себе в бороду:

— Вот храбрецы!..

Андрей, опершись о локоть, ругнулся:

— Долго ты, Хвиной, будешь толочься?!

Хвиной, услышав недовольные выкрики кума Андрея, стал сам ругать кого-то за растерянность и, работая локтями, старался протолкнуться в дверь.

— Кто хозяин? — громко спросили во дворе.

— Я, — ответил хозяин, в упор глядя на бритого красноармейца с карими придирчивыми глазами.

Плетью указывая на вышедших из хаты, красноармеец спросил:

— А это кто?

— Беженцы казаки…

На лице красноармейца появилось выражение преувеличенной озадаченности. Изогнув левую бровь, он настороженно всматривался в людей, столпившихся у крыльца. Заметив Хвиноя, загадочно улыбнулся этому невзрачному, маленькому и узкоплечему человеку, одетому в засаленный и рваный ватник.

— Кадет? — спросил он Хвиноя.

Хвиной не ответил. Тогда второй красноармеец со всей категоричностью заявил своему товарищу: