Сергей Гуськов - Пути и перепутья

Я вгляделся в того, кто играл, — худого длинного парня с высоким зачесом светлых волос над узким угреватым лицом, — и ахнул: «Борька! Садков! Баянист школьного джаза!» А Борис уже встал с баяном, как родильница с младенцем, и, шагнув навстречу, рванул туш.

Все оглянулись, а он, окончив играть, сказал:

— Молодец, что явился, Васька! Баян-то кто понесет? — И, вместо объятий ткнув меня в грудь этим баяном, со смехом спросил: — Узнал? А меня все узнают! Говорят, не изменился. Только худею, хотя здоров, как бык, и ем, как лошадь. — Борис пожал узкими плечами и качнул баяном. — После войны техникум добил. Думал, шабаш самодеятельности. А Олег пристал: возьми да возьми с собой этот ящик… А кто его попрет двадцать верст? Олег заверил, что все по очереди… И велел играть, пока оркестр не появится, чтоб веселей собирались… — Борис поправил ремни на плечах. — Талон на обед получил? Кто живым до цели дойдет — горяченьким угостят. Директор расщедрился… Я два обеда от Олега потребовал… Дуй скорей вон к тому столику!..

У столика под липой белокурая Таня из комитета действительно выдавала по спискам эти талоны. Перед ней шумела толпа — ребят не оказалось в списках.

— Не знаю, не знаю, — оправдывалась Таня. — Если останутся, то и вам выдадим.

— Таня! Всем выдавать! — сказал подошедший Олег. — И тем, кто без повесток… Только записывай фамилию и цех.

В руках у него, как у капитана на палубе, был жестяной рупор. Мне объяснил:

— По цехам давно уже ропот идет: «Почему повестки только избранным? А мы хуже? Все равно пойдем!..» Боюсь, этих «избранных» и половина не явится, — сачки, им до лампочки все… Ну и к лучшему! Увидим, у кого действительно душа не омертвела.

Перед Садковым на асфальте танцевали фокстрот. Олег поглядел туда и тронул меня за плечо:

— Смотри-ка! Светка! К Зойке пристроилась!

На рукаве у Светланы, как и у Зойки, белела повязка с красным крестом. Заметив Олега, сибирячка устремилась к нему, совсем на себя непохожая — в больших глазах испуг или смятение, лицо похудевшее:

— Олег! — Она прямо уцепилась за него, тревожно захлопала ресницами. — Я с вами! Мне надо! Поверь! Потом все расскажу…

И, словно ей могли отказать, поспешила к Зойке, которая, тоже чем-то опечаленная, так и осталась в сторонке, лишь слегка кивнув нам. Олег посмотрел на девушек и покачал головой:

— Совсем другая у них психология, не знаешь, когда что накатит, отчего… Ну с Зойкой, кажется, все ясно! Она сегодня у меня попляшет! Дождалась своего праздничка! Вот, только что получил… — Олег достал из кармана телеграфный бланк. — В общем, я как узнал от нее все, сразу написал этому капитану. Кончай, мол, браток, в прятки играть, приезжай сюда, работу дадим, а как быть дальше, разберетесь сами… Адрес ему дал комитетский. И видишь? Одно слово — «Выезжаю»…

Прибыл на грузовике духовой оркестр, и Олег поспешил к Тане:

— Закрывай свою бухгалтерию! Беги в комитет, зови знаменосцев, разведчиков, дозорных, дежурных: хватит им секретничать… Предупреди партком и директора, что мы строимся — и шагом марш! Генерал хотел посмотреть наше войско. — На ходу бросил мне: — Зойке пока ни гугу! Я сам…

Торжественную церемонию ухода описывать не стану. Никого ею не удивить, нынче подобные ритуалы интересней и красочней. Но я и по сию пору вижу, как медленно, грузно движется вдоль нашего пестрого строя человек в шестьсот генерал Прохоров и, жадно вглядываясь в лица, поминутно говорит Олегу:

— Ты мне этого металлурга не искалечь. На ночь идете, еще ногу вывихнет. А он за внедрение металлических моделей для литья отвечает.

— А Садкова пополам не переломите? Он оснастку задерживает механическому…

— А ты, Протасов, тут кем? Газетным соглядатаем?..

И сам поход описывать не буду. Туристы знают теперь тропы и позатейливей. Скажу только, что до леса добрели уже в сумерках, а дальше и вовсе стало темно, хоть глаз коли. Помигивали впереди и на поворотах лесной дороги фонарики разведчиков, вспыхивали спички, мерцали огоньки папирос, взлетело несколько ракет при переходе болотистого местечка и — еще одна, когда в кромешной тьме вскарабкались мы на Утюжок, — сигнал, чтобы дежурные на поляне запалили для нас гигантский, будто взорвавший тьму костер.

Да, возможно, это был и заурядный маршрут. Но я до сих пор живу извивами, зигзагами, внезапными переходами тех неумолчных разговоров, которые на этом пути не смолкали вокруг Олега; вижу и его самого с туго набитым самодельным вещмешком за плечами, идущего то впереди, то в середине колонны, а то и поотставшего, к неудовольствию дозорных, но всегда с собеседниками, которых немало сменилось возле него за длинный путь.