Сергей Гуськов - Пути и перепутья

Я уже путался мысленно в оправдательных словах. Казалось, генерал нас только затем и задержал, что напомнили собой о сыне. И Прохоров, видимо, подумал о нем и о море студеном, его поглотившем. Недаром, кивнув за окно, он вдруг глухо сказал:

— Трясет наш линкор… Никак нужного хода не наберем для дальнего плавания… Все сменилось — и двигатели и команда. Суеты стало много — от неслаженности, от неумелости, от непонимания друг друга. Ну и от заскорузлости главных командиров — так, что ли, Олег? Или нет? Говори! Чего же в себя уткнулся? — Сев в кресло, генерал будто навис над нами, насупленный и снова грузный.

— Не знаю, — насупился и Олег. — У меня пока одна забота… — Глаза Олега вспыхнули. — Чтобы на этом, как вы оказали, линкоре юнги не клевали носами, не спали на ходу, а были сплоченной командой…

— Значит, перчатку нам бросили, комсомол? — Генерал взглянул на часы. — Что ж, поднимаем! Над вашей статьей, — он кивнул на знакомую газету, — я уже малость подумал. В масштабах завода… Вот возьми! — Прохоров протянул Олегу мелко исписанный листок. — Это мои предложения. Обсудите в комитете, добавьте свои и подготовьте проект приказа директора. Допустим: «Об организации труда и быта молодых рабочих». И обязательно запишите: начальникам цехов раз в неделю в особо выделенные часы принимать молодежь по личным вопросам, а директору систематически приглашать к себе комсоргов для разрешения назревших молодежных проблем; найти средства для срочного ремонта вечерней школы, строительства нового молодежного общежития, но… — он поднял палец, — только, чур, методом народной стройки, а тут ваша скрипка первая, иначе не вытянем, я подсчитал… Ну и так далее… Идет?

Олег смущенно разглядывал листок. Генерал одобряюще улыбнулся ему:

— Чудак!.. Разве я не понимаю?.. Я давно усвоил: если коренная не везет, то и пристяжные не скачут! А коренная — это наши кадры, весь комсостав. И пока он лицом к молодежи не повернут, твоя самодеятельность почти пустые хлопоты. Кстати, что это у тебя за поход? И мне повестку прислали… Развлекательный? В туман? От производства подальше?

— Наоборот! — Олег вспыхнул. — Силы хотим собрать в кулак… На себя посмотреть.

— Говорят, компанийку поведешь? Человек в десять, пятнадцать?.. — прищурился генерал. — Для приятного времяпрепровождения?

— Кто говорит?! — Олег сразу вскинулся, но, покусав губы, ответил сдержанно: — На пятьсот человек твердо надеемся… Может, и восемьсот откликнутся. А может, и тысяча… Посмотрим… Мы еще и сил своих толком не знаем…

— Ну а там, куда придете, что? — весело прищурился на него генерал. — Танцы? Амуры?

— Почему? У нас программа на целый день… Мы…

— Значит, так! — властно перебил его генерал, застегивая китель. — Созвонись с фабрикой-кухней, я им прикажу, чтобы привезли туда хороший горячий обед за счет завода. Чтоб оркестр был! Чтоб артистов выделил Дворец культуры! И не стесняйся, проси, что еще надо. Праздник всем нужен! Отучились от них за войну, уныло пока живем… — Генерал поднялся. — Мы с парторгом туда с вами, конечно, не потопаем, — усмехнулся он, — но в программе своей и для нас предусмотри окошко, на привал приедем… Надо, — он посмотрел на окно, — о линкоре нашем поговорить: в каком состоянии, куда поплывет, чего от юнг ожидаем. Так?..

Он вышел из-за стола и уже готовился протянуть нам руку, как вдруг словно бы обмяк.

— Стыдно, ребята! — сказал придушенно, с хрипотцой. — За завод наш стыдно! Раньше мы Москву подпирали — и делами, и кадрами… А вам спасибо, ребята! Напомнили молодость. — И он крепко пожал руку Олегу. — Смотрел на тебя и вспоминал, как мы с Иваном Сергеевичем и с незабвенным товарищем Першиным стояли вот тут, перед господином Мануйловым, сколько штормов с тех пор наш линкор перенес!..

Протянул руку и мне:

— И твоего отца я вспомнил. Слово прощальное говорил о нем как о безвестном, но честном рабочем. Только зачем ты к Оборотову подался, а не на завод?.. А жене что передать? Зайдешь к нам? Или меня стесняешься?.. Так я дома почти не бываю…

Ответов на свои вопросы генерал ждать не стал — проводил нас до двери.

— Все, ребята, а то начальство московское обидится…

— Я в комитет! — сказал мне Олег, когда мы спустились по лестнице директорского подъезда. — Передай Зойке, буду поздно.

Я махнул ему рукой и пошел звонить в редакцию.

— В шесть бюро райкома, — мрачно доложил я Оборотову. — Синицын справлялся о вас.

— Да? Значит, дело худо.