Иван Пташников - Тартак [журнальный вариант]

Теперь уже грохотало где-то совсем близко, словно у реки. Из кучи песка сверху падали под ноги камешки.

— Не бойся, сын. Дале-еко... Вылезь наверх и отгреби песок. Скажи ты, как в земле слышно! Будто в огороде гремит.

Когда Алеша снова соскочил в яму, он почувствовал, как холодно ногам. Под глиной пошла дресва, коричневая, мелкая, острая, и по­дошвы кололо еще сильнее.

Алеша уже весь скрылся в яме. Стало совсем тесно. Мать задевала Алешу длинной ручкой.

Затрещало вдруг на ферме. Трещал трактор. Он был новый, даже колеса блестели; как пригнали его с Курьяновщины, так три дня и не могли завести. Когда началась война, его собрались перегнать в сельсо­вет. А как погонишь, если он не заводится? Сегодня завели — мужики всю ночь с ним возились.

Трещало все ближе и ближе, трактор гнали с фермы на улицу. Он вдруг замедлил ход, потом заглох у их забора.

— Вылезь, сын, погляди, кто-то там во дворе...— сказала мать.— Все равно тесно. Мешаешь только.

Стоя высоко на песке, Алеша увидел, как у матери покраснели икры и на них вздулись синие вены. На руках тоже бугорками набухли вены. Алеша испугался, что вены могут лопнуть и у матери из рук потечет кровь.

Как они тогда перенесут сундук в яму? Вдвоем с отцом не справишь­ся. Сундук тяжелый, не поднять, хотя мать и вынула из него все. Не ста­нешь же звать людей. Мать не хочет, чтобы кто-то видел, где будет за­копан сундук.

— Не стой на месте. Прирос. Двор разнесут. Посмотри, может, отец кого привел...

Еще из хлева Алеша увидел троих военных. Они топтались возле ко­лодца, разнося по двору сапогами песок. Сапоги у них были серые от пы­ли. На плечах у одного была длинная винтовка — блестела на солнце, когда он наклонялся над колодцем. Военные передавали ведро друг другу и пили, смахивая руками с груди воду.

Алеша подошел к палисаднику и прислонился к частоколу. Военные на него даже не посмотрели. Прибежал к колодцу еще один — высокий, в помятой гимнастерке. Напившись, он побежал на улицу, обогнав тех, что пришли к колодцу первыми. Со двора были хорошо видны его широ­кие запыленные плечи и черная голова, он был без пилотки.

На улице поднялась пыль выше тына и поползла на огород, к реке. За хатой стучало и стучало. Алеше казалось, что от этого стука колышет­ся вся улица — от забора до забора.

Военные шли, заполнив всю улицу от их дома до Панкова хлева. Было видно, как они спускались с гати к мосту.

В деревне вдруг стало тихо: не скрипели ворота, не тарахтели на ферме телеги, не разговаривали во дворе у Панков. Казалось, все замер­ло, как бывает ночью. Только колыхалась от забора до забора улица и стучало за хатой да над деревней поднималась пыль вровень с тополем, росшим у Па-нков в огороде.

Солдаты шли мимо их ворот: с мокрыми от пота гимнастерками, с зелеными мешками и со скатками серых шинелей за плечами, с винтов­ками и маленькими лопаточками на боку, с зелеными касками и с зеле­ными котелками.

Подошла мать, оперлась на ручку лопаты и смотрела на улицу че­рез раскрытые ворота. Мокрая, в песке и глине: как вылезла из ямы, так и пришла.

— Отступают... На Бегомль... — сказала она тихо и скрестила на животе руки.

Солдаты шли и шли, валили валом: показывались из-за Панкова хлева, подходили к их раскрытым настежь широким воротам, поднима­лись на гору возле фермы, мимо старого кладбища; долго покачивались на выгоне под соснами их головы и скрывались в сосняке, возле карто­фельных ям. Над дорогой и лесом, как и в деревне, висела пыль.

Когда солдаты проходили дальше, около Панкова хлева становилось пусто, пыль оседала и были видны стоявшие у ворот Панок с Веркой и дети, сидевшие на заборе. Потом снова из-за Панкова хлева появлялась колонна и шла, поднимая пыль и стуча сапогами.

Алеша хотел выбежать на улицу и сесть на скамейку, но на него сердито зыркнула мать. Вдруг на улице все стихло и остановилось; не качались от забора до забора головы солдат; все остановилось и на гати у моста, и у Панкова хлева, и возле леса, у ям.

Алеша подумал, что солдаты попросят сейчас у матери молока. Но они во двор не шли, а стояли у ворот, задрав вверх головы, и смотрели куда-то на Панков тополь.

Вдруг над Панковым тополем загудело и от него отделились сразу три самолета. Шли низко над деревней, шли на солнце, туда, где греме­ло все утро. Из-за тополя вылетело еще три самолета. Самолеты появи­лись и над гатью и над гумнами.

Оторвалась от забора мать, схватила Алешу и прижала к себе. Але­ша чувствовал, как дрожат у нее ноги, и видел из-за плетня, как солдаты поворачивали головы: следили за теми самолетами, что летели с загу­менья.