Михаил Зуев-Ордынец - Осадочная порода

— Как это случилось? — закричала она неприятным, взвизгивающим голосом. — Я вас спрашиваю, как это случилось?

И, не давая Андрюше ответить, она огрела коня нагайкой и чуть не отдавила конскими копытами босые ступни Андрюши. Тот пугливо отбежал и издали крикнул умоляюще:

— Вера Павловна, вы послушайте!..

Вера спрыгнула с лошади и пошла на Андрюшу, зло щуря глаза.

— Партию оставили на вас! За все вы в ответе! И вы коллектор! Образцы — ваша обязанность!

— Вера Павловна, я же знаю! Да вы послушайте!..

Но Вера снова перебила его криком:

— Ни черта вы не знаете! Нарядился в перчатки и разгуливает! Космонавт! Лунный геолог! А вы знаете, во что превратятся образцы? А этикетки? Боже мой, пропала вся работа!

— Не успеет пропасть, мы сейчас все вытащим! Это я вам авторитетно говорю! — уверенно крикнул Андрюша и стал рассказывать, как произошло несчастье.

Когда партия переходила солончак, передовая Апайка провалилась неожиданно в топь. Оказалось, что они переходили «пухляк» — пухлый солончак. Его порошковидную мучистую пыль грунтовые воды превратили в соленое болото, затянутое тонкой соляной коркой. Кобылка керуен-басы благополучно просеменила опасное место, а под тяжелым груженым верблюдом обманчивая корка проломилась — и Апайка увязла сразу по шею. Увидев это, Жакуп-ата побледнел и закрыл ладонями лицо: он выбирал дорогу для каравана, его вина!

Вера слушала Крупнова молча, раздраженно сплевывая хрустевший на зубах песок.

— Вот, значит, как дело было, а теперь я побежал, — неожиданно закончил Андрей и убежал к трясине.

Вера пошла за ним. Снова жалобно заплакал верблюжонок, мать в ответ начала биться и увязла еще глубже.

— Уймите малыша, он Апайку окончательно утопит! — крикнула сердито Вера.

Двое рабочих бросились ловить верблюжонка, но он убежал в пески и там кричал, не переставая, жалким голосом.

У края трясины Вера увидела Жакупа. Он сидел сгорбившись и нахохлившись, как старая больная птица, накрыв голову полой праздничного халата. Много позора упало сегодня на его голову, и он не в силах был смотреть людям в глаза. Халат его был вымочен и заляпан грязью солончака. Мокрыми и грязными были халаты, рубахи, даже бороды многих рабочих партии. Видно было, что они немало уже бились с верблюдом, вытаскивая его из трясины. А распоряжался всем Андрюша толково, не горячась, без криков, но с какой-то злой энергией, и Вере стало стыдно за свою недавнюю истерику. Она хмуро огляделась. То, что издали ей показалось бестолковой суматохой, на самом деле было четкой, слаженной, напряженной работой. Люди партии связывали в толстые связки нарубленный саксаул. Вера догадалась: по связкам можно будет добраться до Апайки, обвязать ее канатами — и другими верблюдами вытащить на сухое. Она тоже принялась вязать саксаул. Когда фашины были готовы, Андрей надел на сгиб рук моток каната, один его конец обвязал под мышками, другой передал рабочим, стоявшим на берегу. Затем взял шест и полез в соленую трясину. Щупая перед собой шестом и вытравливая понемногу канат, он погрузился в топь по грудь и тогда крикнул:

— Кидай!

К нему полетели саксауловые связки. Он выкидывал их перед собой и приближался к верблюдице.

— Никого не пускает, сам в болото лезет, — сказал кидавший связки Джумаш и очередную связку запустил с такой обидой, будто Крупнов перехватил у него какое-то приятное и выгодное дело.

Андрюша был уже близок к верблюдице, но сорвался с фашины и, басовито ухнув, ушел в грязь с головой. Вынырнул облепленный грязью, фыркая и отплевываясь.

— Тащите его обратно! — испугалась Вера.

Андрюша услышал ее крик и молча погрозил пальцем.

— Утонешь ведь, сумасшедший! — закричала снова Вера, а рабочим, державшим канат, сказала тихо и сердито: — Почему не тащите? Тащите, я вам говорю!

Несколько рук торопливо потянули канат. Почувствовав это, Андрюша раздраженно рванул канат на себя и снова погрозил, теперь уже кулаком. Он влез на фашину и лег отдыхая.

— Молодец, Андрюша! — крикнула обрадованно Вера и обернулась к рабочим. — Вот что, товарищи, готовьте-ка и для меня веревку.

Она села на землю и стала поспешно снимать сапоги.

— Вера-жан, дайте мне, я пойду в шор, — умоляюще сказал Жакуп-ата, неожиданно очутившийся рядом. Он уже сбросил халат, и мокрая рубашка облепляла его жалкое старческое тело. — Я керуен-басы, я виноват. Я пойду в шор, Вера-жан!

— Я пойду, инженер! — крикнул из-за его плеча Джумаш.