Михаил Зуев-Ордынец - Осадочная порода

Впереди, указывая дорогу, шел высокий чернобородый чабан. Он нес на руках, как мать грудное дитя, маленького ягненка. Детеныш спал, доверчиво уткнув мордочку под мышку человеку. Лицо чабана было печально, а в сухих воспаленных глазах застыло немое отчаяние. Вера с замершим сердцем узнала в нем старого чабана колхоза, отца Джумаша и сына Жакупа. Чабан робко подошел к старику и почтительно поздоровался. Жакуп-ата заговорил первый. Как только раздался его слабый старческий голос, смолкли тревожные переговоры людей. Старик, хватаясь отчаянно то за голову, то за бороду, то грозя кому-то маленьким, сухим кулачком, зло кричал на сына, а тот стоял, сгорбив беспомощно могучие плечи и опустив обреченно голову.

— О чем говорит Жакуп-ата? — тихо спросила Вера поившего рядом Джумаша.

Юноша с мучительным стыдом отвел глаза и тихо ответил:

— Много овец и ягнят погибло, вот какое дело. Дедушка очень сердится. Он говорит отцу: «Не приходи больше в колхоз, даже с повинной. Ты оплевал мою бороду!».

— Ты толком говори, что случилось с отарами? — закричал вдруг незаметно подошедший Кирпичников.

— Суховей два дня дул, — сказал Джумаш.

И все вспомнили, что эти дни стоял особенно палящий душный зной.

— Суховей подул, барханы побежали, как волны в мире. Чабаны говорят, и старые пески поднялись, колодцы засыпали. Не дошел отец с отарами до Колдасана, суховей не пустил. Он обратно пошел, сюда, на наши колодцы. Без воды шли. Чабаны сами не пили, овцам воду отдали. Разве капля поможет? Видишь, какие пришли?

Джумаш с суровым лицом отошел от Веры и Кирпичникова. Они переглянулись и тотчас услышали хриплый глухой голос:

— Жив-здоров, агай-жан? Аман-ба, инженер-жан!

Это был отец Джумаша. В глазах его не растаял еще стыд после суровых слов старика, а взглянув на отошедшего сына, он горько улыбнулся:

— Глядите, и сын стыдится меня, не хочет со мной говорить и дать отцу воды. Интересные времена настали. Э, агай-жан?

Говоря это, он облизывал сухие, потрескавшиеся губы.

Вера схватила полное ведро и молча протянула его Молдабаеву. Чабан опустил ягненка на землю и припал к ведру всем лицом. А ягненок, трогательно неуклюжий, широко расставив длинные, еще шатающиеся ноги, сделал несколько шагов и упал у ног Веры. Она взяла его на руки и прижала к груди. Доверчивый, курчавый, теплый, пропахший полынной пыльцой, он вызывал нежность и жалость.

Напившись, Молдабаев плеснул водой в лицо и счастливо вздохнул:

— О, это стоит целого мира! В старое время эту радость отнимали у нас баи. Они стояли у колодцев с плеткой и били бедняков. Тогда бай к воде не пускал, теперь суховей не пустит? Это дело кончить надо! — взмахнув ребром ладони, он точно отрубил что-то.

Видно было, что каждая жилка в нем трепетала от гневной ярости. И сразу же улыбнулся, увидев ягненка на руках девушки, погладил его и ушел к отарам.

Когда Вера вернулась в лагерь, там вьючили верблюдов: Кирпичников приказал менять стоянку. На партию и на отары колодцев не хватило бы, а старший чабан рассчитывал дать здесь двухдневный отдых измученным стадам. Было решено, что Андрюша пойдет с караваном к месту новой стоянки, намеченной Кирпичниковым на карте, а сам Николай Николаевич и Вера отправятся на свои маршруты и, не теряя времени, будут работать.

— Действительно, времени терять нельзя! — взволнованно сказала Вера. — Давайте быстро-быстро собираться!

Кирпичников посмотрел на нее как-то особенно остро, но ничего не сказал и повернулся к студенту:

— Вы за меня остаетесь, Андрюша. Смотрите, чтобы порядок был. За все ваша голова в ответе!

Андрюша с шутливой почтительностью поднес перчатку к шлему и очумело вытаращил глаза:

— Р-р-рад стараться, ваше сиясь! Все будет в порядке, авторитетно заявляю!..

По тропе, на которую свернули Кирпичников и Вера, они вместе ехали недолго. Николай Николаевич сухо пожелал Вере удачи и свернул в сторону. Она в ответ по привычке только прищурилась и вдруг поймала себя на мысли об известняке. Ей вдруг очень захотелось найти эту «презренную осадочную породу»!

С компасом в руке Вера огляделась, определяя азимут. Вокруг нее раскинулась ослепительная беспредельность пустыни. Лишь на горизонте бродили смерчи, падали, снова вставали и снова брели, крутясь и качаясь, как пьяные. И там, где бродили смерчи, вытянулись в широтном направлении маленькие островки древних гор — отроги Урала, пришедшего сюда из льдов Арктики. Но… Урал ли это? А может быть, прав Николай Николаевич? Может быть, это останцы Тянь-Шаня? Хорошо, хорошо, это потом! А сейчас — известняк! Только известняк!