Михаил Зуев-Ордынец: Осадочная порода

Вера двинулась на северо-восток.

Пустыня обманывала ее, играла в прятки. Местность была пятнистой или, как говорят геологи, комплексной. Здесь надо было обшаривать каждый шаг, осматривать и выстукивать каждый камень, каждое обнажение. Путь был трудный, путаный, как будто зверь, за которым охотилась Вера, отчаянно петлял. Ей часто приходилось слезать с лошади и тащить ее на поводе. Подниматься на бугры и холмы, тащить при этом за собой упиравшуюся лошадь было тяжело. Пот теплыми каплями катился по лицу девушки, заливал глаза. Не останавливаясь, она вытирала лицо о плечо и шла дальше. После полудня Вера увидела одинокую гору. Похожая на гигантскую волну, она взметнулась и окаменела навеки. Это было то, что она искала, но, боясь поверить, Вера села на лошадь и погнала ее не жалея. Гора, издали монолитная, вблизи оказалась разбитой тысячами трещин и щелей на мелкие и крупные блоки.

Вера стала подниматься на вершину горы узким ущельем. Стены ущелья давили, солнечный свет обманывал. Тени скал казались пропастями без дна, а рядом зияли настоящие пропасти, похожие на тени. Гора жила своей тайной и враждебной жизнью.

Вершина была усеяна каменной крошкой и обломками песчаников и известняков. Но известняк ли это?.. Когда под каплей кислоты он зашипел, задымился и бурно вскипел большими пузырями, Вера счастливо вздрогнула. Кровь застучала в виски и даже ладони.

Забыв о зное, Вера с увлечением работала, шепотом ругая и карандаш, вертевшийся в скользких от пота пальцах, и выбившиеся из-под косынки волосы. Не отрываясь от планшета, кривя рот, она сдувала их со щек. Вот и работает она на уралидах, о чем так мечтала! А не Тянь-Шань ли это! Э, неважно!

Окончив зарисовку, Вера достала лупу и принялась разглядывать известняк. Ясно видно было, что он состоит из скопления мельчайших раковинок микроскопических животных. Миллионы лет, как медленный дождь, падали они на дно древнего моря и сложили мощные толщи в сотни метров. Из пылинок создались горы!

Вера задумалась, держа на ладони кусок известняка. Она боялась шевельнуться, прислушиваясь к тому, что происходило в ее душе. А в душе стало вдруг просторно, свежо и почему-то весело-весело! Впору бы радостно чему-то засмеяться! Такое, наверное, чувство бывает у человека, когда он после плавания по мелким, извилистым, душным притокам выплывает на простор настоящей большой реки с ее глубиной, мощью, с ее открытыми далями и свежим ветром.

Вера встала во весь рост на обломок, на котором сидела. Ей нестерпимо захотелось тотчас же, немедленно поговорить с Кирпичниковым. О чем? Обрадовать его своим открытием? Или рассказать о просторе в ее душе?

Она поднесла к глазам бинокль и стала искать Николая, но бинокль поймал летящий по пескам столб белой солончаковой пыли, а в нем фигуру всадника, гнавшего коня наметом. Никогда Вера не видела, чтобы так скакали по пескам, и ее охватила тревога. А когда она разглядела во всаднике Джумаша, она уже знала, что случилось что-то нехорошее. Вера спрыгнула с обломка и, забыв о своей лошади, побежала вниз по ущелью, чутьем угадывая трещины и провалы.

— Уа, товарищ инженер, уа! — издали отчаянно закричал Джумаш. — Где начальник?

— Нет здесь начальника. Он далеко. А что случилось?

— Плохое дело. Верблюд в солончаке тонет, вот какое дело, — простонал Джумаш.

— Верблюд? В солончаке? — ошеломленно повторила Вера. — А какой верблюд?

— Дорогой верблюд, с камнями, с песком! — крикнул юноша и вытер лицо изнанкой кепки.

— С типовыми образцами? — шепотом, приложив ладони к груди, спросила Вера. — Вы там с ума сошли? Что вы делаете?

— Айда, езжай скорей, пожалуйста! — скатился Джумаш с лошади, протянул ей поводья и, подставив сложенные горсткой руки, вскинул девушку в седло. Он закричал что-то ей вслед, но Вера не оглянулась. Теряя длинные для нее стремена, то съезжая набок и почти падая, то заваливаясь на переднюю луку, она гнала галопом хрипевшего, покрытого пеной коня с одной мыслью: если погибнут образцы — погибнет то важное, нужное, огромное, ради чего все они трудились.

Караван партии стоял на солончаке — соре. Люди то собирались в кучку, то разбегались и снова сходились, волоча доски, канаты, охапки саксаула. Ей послышался крик, отчаянно-пронзительный детский крик. Люди на солончаке снова разбежались, и она увидела тонущего верблюда. Это была Апайка, могучая двугорбая верблюдица, гордость колхоза и самая сильная в караване работница. Поэтому ее и навьючили геологическими образцами и шлифами разведанных материалов. Вокруг нее по берегу топи бегал пушистый, голенастый верблюжонок. Он и кричал перепуганным ребенком. Вера смотрела растерянно на эту бестолковую, как ей казалось, суматоху и не знала, что делать, с чего начать? Но вот ее заметили, и к ней подбежал Андрюша, раздетый до трусов, но в летном шлеме и перчатках. На лице его, измученном, с капельками пота на переносье, дрожала виноватая улыбка, и эта улыбка взорвала Веру.