Ефим Зозуля: Новеллы из цикла «Тысяча»

Все это происходило негладко и достигалось не очень легко. Надо было звонить, иногда по нескольку раз, пререкаться, много раз ездить, настаивать, но это уже делали всякие люди. Была уже культкомиссия в бараках; работница, которая в первый раз шла за районным шефом) с ребенком на руках, была секретарем.

А районный шеф, добродушный парень, который получил предписание позаботиться о культобслуживании бараков, уже забыл об этом… Когда через два месяца он, так же пообедав, по привычке своей потянулся и вновь намеревался выпить стакан пива, его приятель, которому это напомнило срочный вызов по телефону, спросил:

– А что, ты там наладил что-нибудь в бараках?

– В каких бараках? – спросил шеф.

– На четырнадцатом километре.

– А! – вспомнил он. – Там уж давно идет работа. За это время уже в двух других местах нужно было организовывать. А там уже почти все в порядке, только проверять надо.

Уехала из дому восемнадцати лет. Жила в столице, училась, работала, каталась на лодках, пела песни. Был один, первый, потом был второй, потом был третий, потом был американец. Незаметно стало двадцать три года, американец купил котиковую шубу. Она висит. Очень неудобно носить ее, особенно когда встречают товарищи. От американца ушла. Денег нет. Вокруг глаз морщинки. Что-то не то. И вдруг письмо из дому. Отец – рабочий с тридцатипятилетим стажем. На днях отпраздновали юбилей. Пишет мать. Отцу дали звание действительного хозяина завода, дали пенсию. Затем, какой почет был! Музыка играла. Большой зал клуба был ярко освещен. Речей сколько было! Многие плакали. Потом ужин. Только дочки не было. Отец сколько раз вспоминал… Приезжай хоть сейчас… Прочитала письмо, всплакнула по поводу неопределенности своей жизни. В самом деле, что она? Служит в конторе, близкого человека нет, висит ненужная шуба, от которой почему-то неловко, приглашают на вечеринки с патефонами, на которые все скучнее ездить. Поехала к отцу без телеграммы. Очень волновалась, когда приближалась к дому вечером. Ее не узнали во дворе. Новый дом для рабочих. Новые люди. Сколько перемен за пять лет! Где тут живет отец? На втором этаже. Жаль, что не на первом – нельзя заглянуть в окно. Снизу видно только яркое освещение, хорошие обои, абажур на лампе, тени. Кто же там? Она волнуется, но вскоре успокаивается и входит. Шум, возгласы, радостная встреча. Дочь из Москвы! Она глубоко рада. Оказывается, она совсем не та, какой себя чувствует. Получилось из ее рассказов, что она счастлива, весело, содержательно живет. Работает, учится, растет. Почему она не в партии? Заминка. Так как-то получилось, она была занята, знаете, эта учеба, работа… Да, это была явная заминка. Хорошо, что выручили братья, сестры. Они кричали, шумели. Сестра из Москвы! Через восемь дней ехала обратно. В вагоне самой яркой, глубокой мыслью было: все изменить в своей жизни. Все. Учиться. Работать. Может быть, на производстве, как отец… Ах, как тяжело. Что делать? Скорее все изменить. Изменить. Изменить. Все изменить.

Плантация под Батумом. Рабочий-окультировщик. Прививает к дикому лимону культурные ростки. Работа трудная. Нужно нагибаться к кустикам. Кустики на уровне колен. Надо либо становиться на колени, либо приседать на корточки и при этом беспрерывно передвигаться.

Один из лучших рабочих. Комсомолец-ударник. Делает две тысячи прививок в день. Необыкновенное количество! Как он добивается этого?

Глаза зоркие, пальцы ловкие, привычные. Но это у всех окультировщиков. В чем же именно его успех?

Листочки, веточки. Что нужно делать? Надо нагнуть, надрезать, вставить стебелек культурного растения, перевязать – и все. Но оказывается – это не так просто. Это можно делать по-всякому. Он по-особенному увлечен работой. Он в каждой веточке видит, научился видеть свою, особую, неповторимую индивидуальность. Вот эта веточка – хиленькая, ее нужно не надрезать, а уколоть. Эту – резануть полукругом, эту – поглубже, эту – помельче. Каждый листочек, шершавый или гладкий, представляет для него особую живую индивидуальность. Во время работы у него меняется выражение лица. Листья и ветки вызывают в нем все оттенки радости, грусти, разной степени озабоченность.

Мир дышит перед ним бесконечным своим радостным разнообразием. Ему интересно, глубоко интересно работать, ибо он научился воспринимать великое разнообразие, которое есть во всем живом.

Столовая закрывалась. Посетителей почти не было. Усталый официант, пожилой человек, русский по национальности, сидел за столиком и полудремал. Дверь с шумом открылась, и вошел посетитель. Узбек. Повидимому, студент, юноша лет восемнадцати. Он был чем-то очень озабочен. Сел за столик и властно указал: