Ефим Зозуля - Новеллы из цикла «Тысяча»

Они стояли у стола – секретарь районного комитета партии и председатель горсовета. Это была вся власть стодвадцатитысячного городка, и оба были молоды. Вряд ли кто либо из них был старше тридцати – тридцати двух лет. К ним приехал гость – видный товарищ. Председатель горсовета предложил показать ему город. Пошли. На улице председатель выглядел еще моложе и на вид зауряднее: френчик, сапоги, пальтишко и кепи. Такие бродили по всем направлениям.

Начинался вечер. Вспыхивали огни в городском парке, играла музыка, что-то приятное и веселое передавалось по радио. Рабочий городок готовился к отдыху.

– Этот дом когда построили?

– Два года назад.

– А этот?

– В прошлом году.

Прошли мимо большой, красиво построенной фабрики-кухни. Огромные светлые окна выдавались на улицу треугольниками. Изящные вышки и выступы путались с деревьями. Это выглядело красиво и привлекательно.

– А что осталось от старых хозяев?

– Больница, театр. Мы их достроили, расширили…

Прошли по нескольким улицам, и почти на каждой строились новые дома, улицы озеленялись. На зеленой лужайке около сквера дети играли – пускали в воздух и ловили игрушечные парашюты с камешками вместо людей. Некоторые улицы боковые напоминали аллеи сада. Осенними листьями были усыпаны тротуары и края мостовой.

– Эх – вздохнул гость. – На такой бы уличке свидание назначить!

Председатель улыбнулся:

– Назначают…

Но видно было, что он хочет чем-то похвастать… Чем-то главным, чем-то существенным… Он раза два пробовал что-то сказать, но не выходило: сталкивался с репликами гостя и других товарищей, которые шли рядом. О том, что видно, он не говорил: видно, что строят, видно, что выстроено, видно, что дома большие, хорошие. Это ясно. Видно, что мостовая новая. Он хотел рассказать о другом. Наконец, он сказал:

– Церквей у нас почти не осталось. На сто семьдесят тысяч населения – сто двадцать в городе И пятьдесят в окрестностях – всего одна… А дома заключения и совсем нет…

Вот именно это хотел сказать председатель горсовета и тут широко улыбнулся… Этим он хотел похвастать.

– Как так?

– Был царский острог, пустовал, мы его и разобрали.

– Что же, преступности нет?

– Есть, но мало. На фабриках свои суды, а тюрьмы специальной нам не нужно. Нет надобности.

Он не удержался и опять улыбнулся. Он явно гордился этим. Это была улыбка новой гуманности, не слюнявой гуманности увядания, а твердой победы нового класса, научившегося строить новую жизнь всем коллективом, с минимумом отступников, преступников и таких, которых надо изолировать.

…Видному товарищу и его спутникам не хотелось уезжать из этого города, от этого вечера, от чудесной листвы, от зажигавшихся огней, от музыки, от шелестящих шагов гуляющей молодежи… Не хотелось…

Кто бы мог подумать, что в ней сосредоточилось столько обстоятельств! Ей девятнадцать лет. Она официантка в столовой. Одновременно учится на, рабфаке. До окончания остался один год. В столовой работает добросовестно. Белый халат. Быстрые движения. На большом подносе восемь тарелок супа, а поверх столько же вторых блюд. После работы – без халата – на груди, на кофточке, появляется бант. Напряженное выражение лица исчезает. Преобладает уже капризное и улыбчатое. В руках – тетрадка, мелко исписанная. Она хлопает себя ею по коленям. Это роль. Она играет в клубных спектаклях. В пьесе Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын» – Настеньку. Еще в двух-трех пьесах тоже целые роли. Хорошо читает, хотя не училась в театральной школе. К этим своим выступлениям на клубных сценах относится светски-пренебрежительно:

– Халтура.

Много читает. Часто задумывается. Спрашивает: «Почему Пушкина убил Дантес?» Говорит:

– Работу в столовой брошу. Не дает квалификации. Там только то хорошо, что питание прекрасное. Но мною недовольна администрация.

– Почему?

– Часто аварии бывают. (Смеется.) Супы летят на пол… Толкаются здорово посетители.

На руке часики. Хлопотлива, энергична, жизнерадостна (напевает про себя). Очень занята: работа в столовой, рабфак (учится хорошо), комсомол, поклонники (привлекательна – ямочки на щеках, глаза приятные, ловкая, стройная фигурка), театр, разучивание ролей, чтение. Очень часто и озабоченно смотрит на часики.

Подмышкой у нее почти всегда газетный сверток. Что в нем? Чулки. Для чего? Смеется. Профилактика против аварий: летят супы на пол, забрызгивают чулки. Надо иметь запасные, чистые, потому что из столовой она идет прямо на репетицию в клуб.