Александр Шевченко - Всюду жизнь

Федор обратил внимание Хоробрых на большое здание без окон, мимо которого они проходили:

— Это киноконцертный зал на тысячу мест. Все по последнему слову техники: кондиционирование, радиофикация, поворотная сцена и так далее. Зайдемте, Иван Гаврилович, взгляните, как он выглядит изнутри.

По широкой парадной лестнице Федор и Хоробрых поднялись в фойе. На высоких лесах работали штукатуры, отделывавшие потолок. Сквозь застекленную стену помещение заливал теплый солнечный свет. Пахло сосновыми досками, известковым раствором, олифой.

Вошли в зрительный зал, освещенный слепящими бело-голубыми ртутными лампами. В огромном пустом помещении гулко раздавались голоса рабочих, устилавших наклонно уходящий к сцене пол рулонами коричневого пластика. Тут пахло горячим битумом и нитроэмалью.

Хоробрых с волнением оглядывал поражающий громадными размерами зал, темный проем сцены, уступами спускающиеся балконы. Он больше двадцати лет не выезжал из Сибири, не был в театре, не слышал симфонического оркестра… Не верилось, что в таежной глуши возник этот великолепный дворец. Теперь здесь можно будет увидеть и спектакли, и послушать музыку… Как будет рада Ольга… Ему до сих пор не давало покоя чувство вины перед нею: ведь ради него она оставила Москву, консерваторию…

Из боковой двери появился Никита Ромоданов с двумя неизвестными Федору людьми. Они подошли к Федору и Хоробрых, познакомились. Спутниками Никиты оказались молодой выпускник суриковского института Вострухов и его помощник, приехавшие из Москвы.

Федор насмешливо подмигнул Никите: не ругает ли он его за то, что затащил в Сибирь?

Никита, светловолосый крепыш, тоже с улыбкой на широком, добром лице ответил, что он в восторге от всего, что ему приходится делать. Ответственная, самостоятельная, захватывающая работа архитектора целого города, причем совершенно нового города! Он только здесь понял, что значит быть архитектором.

Он признательно обнял Федора:

— Если бы не ты, чертушка, я никогда не решился бы так круто повернуть свою жизнь!

— Когда заканчиваете? — спросил его Федор.

— Годовщину Октябрьской революции будем отмечать в новом зале!

— А мы к этому времени должны пустить первый агрегат!

— Вот видишь, у нас будет двойной праздник! — улыбнулся Никита.

Все вышли в фойе, и Никита с гордостью сказал, что он добился у начальника строительства денег для его оформления.

— Это любопытно! — заинтересовался Хоробрых. — Как же вы предполагаете это сделать?

Вострухов, худощавый, в очках, с длинным острым носом и хохолком темных волос на затылке, чем-то похожий на усердного дятла молодой человек, достал из большой папки два картона — эскизы росписей — и стал объяснять. Слева от входа в зал будет изображен отряд казаков-первопроходцев, на карбасах преодолевающий порог Черторой на Студеной.

Хоробрых внимательно рассмотрел эскиз и сказал Вострухову:

— Тут у вас неточно изображен карбас — это не семнадцатый век, а уже девятнадцатый. Приходите ко мне, я покажу вам рисунки тесовых ладей, кочей и шитиков того времени.

— Спасибо, Иван Гаврилович. Непременно воспользуюсь вашей любезностью, — поблагодарил Вострухов.

Справа художник намечал изобразить Студеную сегодня: плотину, здание ГЭС, Сибирское море, за ним новый город, а на переднем плане по взлобку поднимается группа людей — строителей гидростанции. Это будет групповой портрет передовиков строительства. Список уже утвержден парткомом.

— В нем есть и ваша фамилия, Федор Михайлович, — обратился к Устьянцеву Вострухов. — Так что готовьтесь позировать!

— Скажите, а в списке есть профессор Радынов? — спросил Федор.

— Как же, как же! — ответил Вострухов. — Я в Москве уже сделал его портрет! Очень выразительное лицо!

— Его надо изобразить идущим впереди всей группы, — сказал Федор. — Потому что место для нашей станции выбрал именно Радынов еще тридцать пять лет назад! — Он обратился к Хоробрых: — Как вы оцениваете замысел, Иван Гаврилович?

— Великолепная идея: украсить росписями этот дворец! Ведь самые великие произведения и Андрея Рублева, и Рафаэля, и Леонардо, и Микеланджело — это именно фрески, настенные росписи храмов и общественных зданий.

— По непонятным причинам почему-то незаслуженно забытая в наше время форма монументальной живописи, — поддержал его Федор.

— Совершенно верно! — сказал Вострухов. — Тысячи полотен пылятся в запасниках, а наши клубы, Дворцы культуры и другие общественные здания блещут голыми стенами! Тут мы только начинаем наверстывать упущенное. Великий пример нам дали Ороско и Сикейрос в Мексике.