Александр Шевченко - Всюду жизнь

— О чем поет твой отец? — спросил Федор Тимофея.

— Это не песня, — улыбнулся Тимофей. — По привычке охотника, который всю жизнь в одиночку бродит в тайге, отец просто нараспев разговаривает сам с собой. Он жалуется, что нынче худой год — в эту зиму выпало много снега, и белка ушла на север, где снега меньше, и охотники возвращаются домой без добычи.

— А твой отец очень упрямый, — Федор вспомнил, как Афанасий появился на стройке.

— Да, что втемяшится в его башку — колом не вышибешь! На своей шкуре испытал! — беззлобно подтвердил Тимофей.

Афанасий Шурыгин нежданно-негаданно приехал на стройку на паре своих лошадей и сказал, что будет работать здесь, чтобы быть рядом с сыном и Федором, которого он считал своим спасителем, после того как Федор подобрал его со сломанной ногой в лесу. И Федор и Тимофей отговаривали старика: ему нечего здесь делать со своими лошадьми; на стройке сотни мощных самосвалов, экскаваторов, бульдозеров, кранов, — но Афанасий и слышать не хотел о возвращении домой.

С мудрой снисходительной улыбкой на темном сухом лице, усеянном мелкими веселыми морщинками, он терпеливо объяснял, почему должен быть на стройке.

— Машина — хорошо, а лошадка лучше! Машине дорога нужна, а лошадка везде пройдет!

Пришлось уступить старику, и его зачислили каюром в отдел рабочего снабжения. Он возил продукты и готовые обеды в термосах на отдаленные объекты — на карьеры, на лесосеки, на трассу линии электропередачи. И ни разу не подвел: исполнительный, добросовестный до педантизма, он всегда появлялся в точно назначенное время и, приветливо улыбаясь, говорил:

— Здравствуйте! Приехала машина в две лошадиных силы!..

Афанасий вдруг торопливо выскочил из саней и подбежал к сыну:

— Ружье давай! Соболь!

Тимофей подал отцу лежавшую в ногах двустволку, тот ловко вскинул ее в сторону ветвистого кедра на кромке просеки. Громыхнул выстрел, и темный, окутанный снежной пылью комок упал в снег. Проваливаясь в сугробах, Афанасий побежал к дереву и подобрал добычу. Круглоголовый усатый зверек с короткими, широко расставленными ушами был еще теплый, черно-коричневая шерсть отливала шелковистым блеском.

— Баргузин! Самый дорогой мех!. — определил Афанасий.

Федор не увидел на зверьке раны и удивился.

Старый эвенк хитро прищурил узкие глаза:

— Думаешь, соболь испугался Афанасия и свалился? — Он развел шерсть на голове соболя и открыл маленькую ранку. — Шкурку ковырять нельзя!

— Вот это стрелок твой батя! — восхищенно улыбнулся Федор.

Афанасий поправил на лошадях сбрую, легко вскочил в сани и протянул:

— Э-э-э, глаза старые, плохие… А молодой был — много-много зверя приносил… Часы, ружье, грамоты получал… Твоя шкурка будет, Фэдэр.

— Нет, Афанасий Дорофеевич, зачем она мне.

— Жена воротник сделает!

— Нет у меня жены! — засмеялся Федор.

— Сейчас нет, скоро будет… Без жены нельзя, худо… Наталья красивая баба, хорошая жена будет…

Их препирательство остановил Тимофей:

— Не спорь, Федор, с отцом. Бесполезно. Как сказал, так он и сделает.

Афанасий напомнил Федору о Наташе, его юношеском увлечении. Она работает на карьере учетчицей. Когда Федор уехал из Улянтаха, она сошлась с местным парнем, родила девочку, но парень оказался непутевым, и Наташа оставила его.

На стройке Федор несколько раз случайно встречался с Наташей. Она жаловалась на одиночество, говорила, что не забыла его, просила заходить к ней, Федор отказывался. Но как-то ранней зимой прошлого года — Федор тогда вернулся из Москвы — они столкнулись лицом к лицу в кино, она зашла к Федору домой и осталась ночевать. С того времени они стали видеться то у него, то у нее на карьере. Встречаться с ней Федору каждый раз и неловко, и стыдно, и чувство давней собственной вины не дает ему покоя.

Показался карьер.

На пологом, очищенном от мелколесья склоне возвышались бурты — огромные, высотой в пятиэтажный дом, длинные насыпи суглинка для экрана плотины. Оттаявший грунт заготавливали летом и с наступлением холодов укрывали искусственным пенольдом и обогревали электротоком: откосы буртов были густо утыканы прутьями арматурного железа, соединенными проводами. В стороне находился плоский дощатый барак, где жили рабочие карьера и согревались водители самосвалов. Людей на карьере не было видно, экскаваторы стояли безжизненно, электростанция не работала, и занесенный снегом карьер казался покинутым и заброшенным.