Александр Шевченко - Всюду жизнь

Какая ничтожная цель!

Федор представил себя далеко от Сибири, где-то на благословенной земле Кубани, живущим в достатке в доме, окруженном фруктовым садом, где растут и черешни и абрикосы, но лишенным своего главного дела — строительства электростанции, которое наполняет его существование высоким горением, и понял, что жизнь его была бы лишена всякого смысла, почувствовал, что не сможет так прозябать, убежит из этого обывательского рая земного сюда, где трудно, холодно, неустроенно, и будет все это снова терпеливо переносить…

Он поднялся и стал одеваться.

— Я пойду обедать, Жанна. И зайду в общежитие. Вернусь часа через два.

— Как, вы еще не обедали? — жалостливо проговорила Жанна. — Федор Михайлович, это же просто невозможно!

В столовой сидело несколько запоздавших рабочих. От обеда остались только гороховый суп и котлеты. Федор жадно проглотил обжигающую рот желтую жижу, сжевал остывшие котлеты, запил двумя стаканами компота.

Теперь надо идти в общежитие, искать замену братьям Макогоненко.

Одни комнаты пустовали — их жильцы ушли на работу, в других спали пришедшие со смены. Федор услышал голоса за дверью и открыл ее.

Трое, усевшись вокруг стола, тихо разговаривали, четвертый, раскинувшись на кровати, громко храпел — это был брат Федора Алексей.

— Привет, товарищи! Чего поделываем? — обратился к рабочим Устьянцев.

— Да так, про жизнь зашел со своими ребятами потолковать, — широко, добродушно улыбнулся Бутома.

— А я дежурю, моторы гоняю, — ответил, поднявшись, высокий, поджарый шофер Шаталов. Зимой на стройке двигатели автомобилей прогревали круглые сутки, безостановочно: остановишь, сольешь воду — потом на морозе не заведешь.

Федор спросил третьего, спокойного, медлительного волжанина Курбатова, в какую смену он работает.

— Завтра в первую, — ответил тот.

— А брат мой? — кивнул Федор на Алексея.

— Со мной выходит, — раскатисто окая, протянул Курбатов.

— Вот и хорошо, — Федор подошел к брату, растолкал, объяснил, что двум водителям надо выйти сейчас, заменить уволившихся.

Неохотно поднявшись на кровати, Алексей лениво зевнул, затянулся сигаретой, усмехнулся:

— Раз начальство приказывает, придется идти.

— Я тоже пойду, Федор Михайлович, — с готовностью сказал Курбатов и начал одеваться.

— Спасибо, Петр Трофимович, что выручил, — поблагодарил его Федор и одобрительно подумал о нем: «Есть же честные труженики: идет из тепла в холод, в темень, не считаясь с тем, что устал, что ему надо спать…»

— Прижимистые эти братья-разбойники, — вспомнил Алексей. — Все на дармовщину выпить норовили. А свою деньгу за гашник прятали!

— А я считаю, дурачье эти Макогоненки! — сказал Курбатов. — Полгода не проработали — и драпанули. А самое трудное, первую зиму на Севере, считай, пережили. Там стало бы легче, пообвыкли бы.

Алексей и Курбатов направились к выходу.

— Поезжайте сразу на карьер за грунтом, — напутствовал их Федор.

— Верно Петр Трофимович говорит, — обратился к Федору подвижный, смешливый Шаталов. — Кто на Севере побывал, тот на всю жизнь душой прирастет к нему. Это точно, на себе испытал! Я сам из Алушты. Женился и поехал со своей Галиной в Якутию на алмазы. Подзаработать решили да приодеться. Договор заключили на три года. А там уже надбавки пошли, большие деньги стали получать — решили еще остаться. Работа у меня отличная: на БелАЗе голубой кимберлит из карьера трубки «Мир» на обогатительную фабрику возил. Город Мирный при нас построили, квартиру мы получили да так восемь лет и оттрубили. Двое детей на Севере у нас появилось. И заныла тут Галина: хватит, надоели холода, никаких денег не надо, хочу к маменьке с папенькой. Я долго сопротивлялся, но раз баба чего захочет — на своем настоит! Ладно. Взяли билеты на самолет и через сутки — в Алуште.

А в доме отцовском, куда мы вернулись, народу расплодилось, теснотища, ногу поставить некуда, да еще летом две комнаты дикарям сдают — ну прямо дышать нечем! В сезон этих дикарей в Крым наезжает видимо-невидимо, заполоняют они все, как саранча, к морю искупаться не подойдешь — даже на асфальте загорают! Ну это все еще можно перетерпеть. Стали работу искать. А какая работа на курорте? Одна обслуга, сервис, ничего серьезного. Дали мне драндулет, пикапчик разбитый, белье в санаторий возить. Разве ж это работа? Игра в бирюльки, а не работа! И командует тобой баба — сестра-хозяйка, кастелянша! Галя в Мирном на фабрике алмазы сортировала, а тут с трудом устроилась продавщицей в овощной палатке. А сезон кончился — палатка закрылась. Деньги, что с Севера привезли, текут как вода. Стали копейки считать. Ссориться стали из-за этого с Галей, потому что привыкли жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывать. Фрукты в Мирном круглый год. Мясо, овощи, разную бакалею брали по потребности. А в отпуск, бывало, поедем, так для нас истратить тысячу рублей — не разговор! Надоела мне вся эта мура и нервотрепка, затосковал я. Даже во сне вижу тайгу, снег, свой карьер. И решил вернуться на Север. Жена ни в какую: незачем возвращаться, надбавки за стаж потеряли. Я на своем стою: северный коэффициент с первого дня будем получать! Она упирается, вплоть до развода. Разругались мы, и махнул я сюда — из газет узнал, что стройка начинается. Вскорости пишет Галина: соскучилась, забирай всех к себе. Теперь, говорит, до северной пенсии буду работать. Дошло наконец до дурехи!.. Летом приедут, когда дом наш отстроят и квартиру получу…