Юрий Мушкетик - Вернись в дом свой

Даже Светлана, поглядев на такую красоту, засмеялась и перестала болезненно морщиться и прижимать ладонь ко лбу.

Тут же, на высоком крыльце, они открыли бутылочку «Экстры», а дядьку Микиту угостили еще и «Старкой». Потом натаскали из хлева сена и стали устраиваться на ночь.

Долины заняли в доме большую комнату, с печью и лежанкой. Примаки — меньшую. Большая комната выходила окнами на лес, меньшая — на сад и поле.

Но в первую ночь не спали до самого рассвета.

Только Сашко задремал, как его разбудила Светлана. Она трусливо дрожала и жалась к нему.

— Слышишь, слышишь? — шептала.

За окном кричала какая-то птица. Сашко и не слыхивал никогда такого крика. Это был не крик, а какое-то дребезжанье, звучавшее одной долгой тоскливой нотой; дюр-р-р-р-р-р. А потом короткий всхлип, что-то похожее на кашель, и снова — дюр-р-р-р-р-р-р. За окнами чернела ночь, гудели сосны и раздавался этот ужасный голос. Наверно, птица сидела в саду, на яблоне. Сашко успокаивал Светлану, но и ему этот крик леденил душу.

В конце концов, видя, что странная птица не даст им спать, он поднялся и снял с гвоздя ружье, которое вчера повесил в головах. Отодвинул засов и вышел на крыльцо. Луна еще не взошла, но небо густо усеяли звезды, оно было просвечено до дна. Только сурово чернел дубовый гай и изредка что-то постукивало за домом, казалось, там кто-то ходит. Это падали яблоки.

Долина сразу увидел птицу. Та сидела на крыше хлева, на самом гребне. Сашко медленно поднял ружье. Но в тот же миг кто-то дотронулся до его плеча. Люся стояла в накинутой на плечи кофточке, в ее больших глазах отсвечивали звезды.

— Не надо, — сказала она. — Это совка-ночница. Я ее сейчас прогоню, и она больше сюда не прилетит.

Люся спрыгнула с крыльца и махнула белой кофтой. Птица сорвалась с места, шуганула в ночь.

Она вправду больше не кричала на усадьбе. Вечером, уже в темноте, появлялась, несколько раз облетала подворье и исчезала во мраке. А это странное «дюр-р-р-р-р» чуть слышно доносилось издалека…

Но утром случилось досадное происшествие, которое снова едва не заставило их сбежать из лесу. Выйдя на крыльцо, Петро обнаружил перегрызенную пополам гадюку. Наверно, ее поймал в лесу еж и притащил сюда. Петро не догадался закинуть гада в кусты, позвал детей. Они подняли крик, а за ними — Светлана; она потребовала, чтобы Сашко собирал вещи. Сашко все-таки не послушался, они с Петром взяли косы, что висели в чулане, и принялись косить бурьян, которым густо заросло подворье. К полудню подворье было выкошено так, что негде было спрятаться и мыши. А тем временем подоспел и завтрак. Люся нажарила дерунов и наварила вермишели, которую заправила жареным салом с луком. И деруны, и вермишель были очень вкусные, дачники уселись в саду под яблоней, столом им служили положенные на две дубовые окоренки липовые доски, а стульями — березовые кругляки. Дети визжали от восторга и умяли столько дерунов и вермишели, сколько дома не съели бы и за неделю.

После завтрака Петро пошел на разведку к озеру, Люся с Сашком понесли посуду к колодцу, а Светлана осталась с детьми. Она поставила под соснами раскладушку, улеглась и задремала. Это местечко потом она очень полюбила. С утра до вечера валялась на раскладушке, то выволакивая ее на солнце, то пряча в тени, и ее длинные красивые ноги мраморно белели на фоне медно-красных сосновых стволов. Дети играли в саду — Сашко и Петро его тоже выкосили. Петро разведал, что в озере водятся караси. Он вставал рано, до рассвета шел на рыбалку, возвращался часу в одиннадцатом и ложился досыпать. Сашко же попал в подручные к Люсе. Все сложилось само собой. Собственно, иначе и не могло быть, ведь Светлана не вела хозяйства, а кто-то из Долин должен был помогать Люсе. Надо сказать, Сашку эти обязанности не были в тягость. За два дня он выбрал старую воду из колодца — она застоялась и пахла болотом, — скосил лужок возле леса, смастерил для погреба полки, сколотил из досок настоящий обеденный стол.

Особенно радовал его выкошенный лужок. Прокосы были ровные, емкие, с одного набиралась копна. Он уже сгреб и скопнил то, что скосил в первые два дня, — получилось восемь копенок. Наверно, ничто так не радует человеческий взгляд, как зримый итог труда, и даже не просто итог, а добро содеянного, словно подаренного кому-то. Кто не изведал этого — обокрал себя, он нищий, который прожил впустую среди богатых и счастливых людей. Выкошен лужок… Посажен сад… Поставлена хата… Изваяна скульптура… Сашко угадывал между всем этим прочную внутреннюю связь. Только труд дает такую наполненность и натуральность жизни, становится смыслом человеческого существования.