Юрий Мушкетик - Вернись в дом свой

— Вы… не бросите меня? — сказала она и робко притронулась к его руке. Она улыбалась заискивающе и просительно, и эта улыбка глубоко тронула Сашка. В одно мгновение рухнул последний барьер отчуждения и недоверия, какой существует между малознакомыми девушкой и мужчиной. Это было очень приятно, но в то же время настораживало: не слишком ли быстро рушится этот барьер со стороны Люси.

Он отогнал эту мысль.

— Ну что вы, Люся, конечно, не брошу, — сказал Саш-ко успокаивающе.

Он повез ее к себе, в маленькую комнатку в коммунальной квартире. Две другие комнаты занимала семья таксиста. Дом был старый — возле центрального стадиона. И квартира была неважная — переоборудованная после войны из большого зала, — С газовой плитой и раковиной в коридорчике у самого входа. Сашко стеснялся перед Люсей своего жилья, того беспорядка и убожества, которые царили в комнате.

Соседей дома не было.

Мелькнула вдруг мысль — не остаться ли здесь и самому? Принести бутылочку вина, включить проигрыватель… А там — как получится. Чего церемониться… Она, может, и сама не против…

Но Сашкову душу поцарапывала совесть, под градом вопросов и колебаний она пробивалась к свету, заполняла все собой. Долина чувствовал стыд перед Люсей, перед ее распахнутыми глазами, ее наивностью и незащищенностью. Отыскивая чистое белье (у него был «аварийный запас»), он показал, где что лежит, постучался к соседям, которые к тому времени уже вернулись домой.

— Тут ко мне приехала землячка, — зачем-то соврал он, — оставляю ее на ваше попечение. Сам буду ночевать в мастерской.

Еще раз заглянул в свою комнату, чтобы пожелать Люсе доброй ночи. Им обоим не хотелось расставаться. И кто знает, кому больше. Сашко видел это ясно по Люсиным глазам. И слегка подосадовал на свою торопливость. Но теперь уже было поздно.

…На следующее утро Люся, как договорились, ждала его на улице возле дома. Он увидел ее издали, и пока шел к ней, что-то дрогнуло в его душе. Девушка была такой красивой, такой близкой и доверчивой. В ее глазах светились благодарность и искренняя радость. И еще что-то, чему невозможно найти названия, Сашко хотел сказать Люсе что-нибудь приятное, комплимент например, но побоялся спугнуть ее доверчивость.

Они катались по Днепру на катере. Проехали до самого устья Десны, там сошли и гуляли по лугам. Бродили по пояс в травах, уже высохших, пожелтелых — луга почему-то стояли нескошенными, — такие травы, прошлогодние, у Сашка на Прилуччине назывались «нежаром». Люся шла легко, грациозно, подставляя лицо солнцу, и улыбка блуждала на ее губах.

Снова выбрались к Десне, пошли берегом. Возле высокого свежего стога на них напал пес, обыкновенный домашний песик, лохматый, глазки-бусинки и лопоухий. Они убегали, зная, что песик не укусит, но все-таки с хохотом бежали, пока не свалились у канавы в траву. Люся лежала рядом с ним, дышала тяжело, лицо раскраснелось, а глаза горели. Он хотел поцеловать ее в щеку, но она, по-детски растопырив пальцы, закрыла лицо и вскочила. Он смутился и поднялся тоже. Но видел, что Люся не сердится, казалось, ей жалко этого мига, и, может, она досадовала на твердую кромочку в своей душе, которую не могла преодолеть. Она вся занялась ясным внутренним светом, и он понял, что этот свет — от него и для него, и притих.

Возвращались они поздно, сидели на палубе катера, их пробирал холодный ветер. Сашко накинул на плечи Люсе пиджак и взял ее ладони в свои. Дрожал катер, дрожали Люсины руки, и месяц челном подскакивал над днепровскими кручами. Это были минуты их самой большой близости, пронизанные грустью близкого прощания, предчувствия пустоты, которая наступит потом…

Проводить землячку на автобусную станцию «Полесье» пришел и Петро. Не стал дожидаться отхода автобуса, попрощался и ушел. И Сашко остался с Люсей.

Им не хотелось разлучаться. Вот Люся уедет, и мир страшно сузится и обеднеет для него, думал Долина. Он боялся пустоты, боялся потерь, которые неизбежны при каждой разлуке. Особенно при разлуке с людьми, которые внезапно вошли в твою жизнь. И в то же время ему нестерпимо хотелось работать. Он обязан торопиться, если не хочет потерять ту волну, которая так круто и так бешено вознесла его на своем гребне в последние недели. Он вспомнил сопротивление камня и почувствовал силу, способную преодолеть это сопротивление. Под молодыми, недавно высаженными тополями у автостанции Сашко впервые поцеловал Люсю. Она не умела целоваться, ее губы стали сухими и горячими, а глаза — испуганными. Она их не закрывала, и в них плескались радость и страх. Сашко сказал, что будет писать каждые три дня. Кроме того, до Полесского всего сто сорок километров, и она, конечно, часто будет приезжать в Киев. А как только выдастся свободное время, он и сам явится к ней.