Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

Сглатывая слезы, Степан осторожно заправил ладанку Матвею под рубаху и, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, обернулся.

С только что принесенных и поставленных позади носилок на него неотрывно смотрел солдат. Собственно, из-под шинели выглядывал только один горячечный, пытливо рассматривающий Степана глаз, другой был прикрыт повязкой. Но от этого, как бы бьющего из самого сердца взгляда Степану стало не по себе: по красным погонам и синим петлицам шинели он признал пехотинца своей роты Жухина, с которым два часа назад бежал на редут в одной цепи. Степан сразу все прочитал в этом единственном, устремленном на него глазу: «А ты, однако, недурно устроился. Тебе бы еще фартук белый и косынку накрахмаленную — и что твоя сестра милосердия. Недурно, братец, недурно. Даже сливами балуешься… Кто-то живота своего не жалеет, под пули идет, на штыки лезет, а ты шкуру свою спасаешь возле Матвея и раной его заслоняешься!»

Жухин часто задышал, закашлялся с бульканьем в горле и отвернулся.

Этот насмешливый, до нутра достающий взгляд вывел Степана из оцепенения, в котором он все это время пребывал, и вернул к действительности.

«Право, что же это я делаю? Что же это я все мешкаю? — испуганно спохватился Степан. — В низине давно ждут товарищи. И Утятин просил бинтов…»

Оставив котелок со сливами возле Матвея — на всякий случай поцеловал его в лоб, — он схватил валявшийся тут же под ногами, наверное оставленный доктором, моток бинтов и, перепрыгивая через раненых, не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон проклятия, выскочил на дорогу.

Под горку бежать было легко, хотя и неудобно: мешали набитые сливами карманы. «А и то — угощу Утятина и наших. Все заместо воды сойдет», — думал Степан.

Однако чем быстрее он приближался к низине, тем тревожнее делалось на душе. Эту тревогу вселяла непривычная, как бы контузившая все вокруг тишина. Да и раненые попадались все чаще, и шли они уже не попарно, с сопровождающими, а целыми вереницами.

— Куда, служивый, торопишься? Там все кончено! — остановил его пожилой, весь перепачканный сажей и как бы ощипанный, в лохмотьях, солдат.

Степан назвал роту и спросил, не слыхал ли тот, на каком участке мог сейчас находиться Утятин.

— Отбросил нас турка, всех перебил, проклятый, а Утятин, кажись, ранен… — сказал солдат и заковылял дальше.

— Жив он, жив! — успокоил проходивший мимо другой солдат. — В лазарет понесли, сам видел. — И в досаде махнул рукой: — А, все одно конец!

«Нет, надо найти», — не успокоился Степан.

Ноги сами донесли его до того места у подножия холма, где последний раз помахал ему из дыма Утятин. Да, вот тут на взгорке упал Матвей… А дальше ничего уже нельзя было увидеть — все пряталось, тонуло как в тумане. Но что же это, словно грядки кто-то накопал в поле?

Набежавший ветер оттянул, сбросил сизую пороховую кисею. Степан подошел поближе и не поверил глазам. По всему полю, из конца в конец, лежали сплошными рядами солдаты его роты, его батальона, а быть может, даже всего полка. Но странно, это поле не внушило ему ужаса, ибо в полном своем обмундировании люди казались не мертвыми, а внезапно уснувшими, словно какое-то колдовство застигло их на бегу, каждого в отдельности и всех вместе, остановило, повалило наземь, и стоит погромче скомандовать, как они поднимутся, отряхнут с мундиров пыль и грязь, подхватят оброненные винтовки и снова, смеясь ловко сыгранной над ними шутке, побегут на штурм редута. Неужто это были все убитые?

Нет-нет, не чувство ужаса, а другое, необъяснимое, никогда до этого еще не испытанное, нечеловеческое чувство, остановившее сердце и заледенившее кровь, толкнуло Степана к мертвому полю и заставило пойти от трупа к трупу в поисках лежавшего где-то здесь Утятина.

Солдаты валялись и впрямь как попало — кого как застала последняя секунда жизни. Многие смотрели в небо, казалось, еще теплыми, живыми, не успевшими завянуть глазами — какой-то общий мучительный вопрос или с облегчением услышанный сразу всеми ответ запечатлелся в них. Более всего поражали лица — совершенно чистые, не обезображенные смертью. Даже крови не было заметно на вычищенных мундирах. Наверное, всех их накрыло сверху картечью.

«Но где же Утятин?»

Перешагивая через трупы, Степан все больше понимал, что уже не покинет мертвого поля, пока не найдет взводного. Словно какой-то очень большой, неоплатный долг мешал ему прекратить это страшное занятие — заглядывать в лица убитых и искать, искать неизвестно для чего. И наверное, уже начинало оттаивать сердце, Степану чудилось, будто солдаты следят за ним, за каждым его движением одним общим, неподвижно устремленным, любопытствующим взглядом, каким смотрел на него о носилок Жухин.