Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

Да, всего лишь год назад вспыхнули на карте лампочки плана ГОЭЛРО. Мириады земных звезд, небо, опрокинутое на огромную страну… Сколько же нужно лет, чтобы электрические звезды зажглись в каждом доме?

Он потянулся к другой газете, и его снова бросило в озноб. Корреспондент рассказывал о встрече с марийцами-беженцами на улицах Иваново-Вознесенска.

«Иду улицей. Доносит меланхоличную, как осенний ветер, песню. Поют переселенцы, приехавшие из голодных губерний. Это марийцы, бросившие свои родные края: там валится народ, там голод — каждый день пополняются кладбища — город мертвых…

От песни их веет выстраданной болью, несказанной печалью. «Мы кулам! Мы кулам! Калак самарля…» «Мы вымираем! Мы вымираем! Валится народ… Дома заколочены… Целое лето горели леса. Деревни горели, сожгло все поля, остались без хлеба… Кто услышит горе? Кто печаль услышит? Кто слезы поймет? Мы вымираем! Валимся с голода! Слышите?»

Это было на улице ветреным днем. Ветер переметал дорогу. Холодно было на душе, и еще печальней стало от этой однотонной, однообразной песни «Кто поможет?».

«Люди мрут на дорогах, а я со своей ракетой, — с внезапной отрешенностью и даже неприязнью к самому себе подумал он. — Ветры горя веют над Россией, а я, видите ли, выдумываю сказку, которую сейчас кощунственно рассказывать даже малым детям, не то что взрослым на сегодняшней губернской конференции изобретателей. Засмеют, не поймут, освистят».

Но, рассуждая таким образом, издеваясь над самим же собой, он знал, что на конференцию все же пойдет и что, если позволят, выступит. Пусть с позором, но не предавать же дело всей жизни.

— А и то, натощак, без чая, смелее буду, — подзадоривал он себя. Пора было собираться.

В холодной, давно не топленной зале, отведенной для подсекции двигателей, собирались, не снимая пальто и полушубков. Курить, однако, было запрещено, хоть это придавало некоторую официальность собранию, внешне похожему больше на сборище купцов, торговцев и мелких чиновников. В ближних рядах он все же заметил знакомые лица и понемногу начал успокаиваться: кто-кто, а эти-то должны понять его с полуслова.

Но первый же доклад опять поверг его в сомнение. Сухощавый, в куцем пальтеце мужчина с чахоточным покашливанием развернул заляпанные воском и испачканные нагаром чертежи и начал объяснять совершенно никому не известный, им открытый способ действия электроплуга. Это была превосходная идея широкой безлошадной вспашки — один всего-навсего пахарь на огромное поле! Ну еще помощник, чтобы перетягивать провод, а почти вся деревня — сиди любуйся! Сухощавый уверенно отвечал на самые каверзные вопросы и только на один-единственный ответить не смог — где взять это самое… электричество, от какого столба потянуть его, чтобы поехал-запахал волшебный его электроплуг.

— Но, поверьте, это уже дело ближайшего времени… — смущенно закашлялся сухощавый и сел, утирая крупно проступивший на землистом лбу пот.

Следующим выступал инженер, предлагавший вниманию коллег новый, весьма экономичный способ расположения поршней в двигателе внутреннего сгорания. Идея была знакомая, он давно носился с ней. Но как бы там ни было, все они — и чахоточный, и этот коренастый короткорукий бодрячок — ходили в своих помыслах по грешной земле. Их интересовал день сегодняшний и хлеб насущный. Ну а кому нужны ракеты, когда не хватает даже керосина?

— Цандер, — объявил председательствующий. — Фридрих Артурович Цандер. Разработка двигателя аэроплана для вылета из земной атмосферы и получения космических скоростей.

Фридрих Артурович развернул схему двигателя и, подавив смущение, начал рассказывать о своем проекте межпланетного корабля-аэроплана. Странно — первое лицо, попавшее в поле его зрения, было неподвижно застывшее, словно вырезанное из дерева, лицо изобретателя электроплуга. В горячечных черных глазах Фридрих Артурович уловил усмешку. «Эка, брат, куда загнул, — говорили ему эти глаза. — Страна разорена из-за войны, хлеба нет, заводы стоят, а ты приглашаешь нас прогуляться к Марсу… Шутник, братец, право, шутник…»

Нет-нет, не эти глаза смутили Фридриха Артуровича. Ему вдруг показалось, что весь первый ряд занят людьми в драных армяках и словно бы дырявые лапти всюду выглядывали из-под кресел. Марийцы, неужели марийцы пришли сюда? Но зачем? И что поймут они, безграмотные, в его расчетах?! И почему опять эта песня? Разве здесь разрешено петь?

«Мы кулам, мы кулам… Калак самарля… — Мы вымираем, мы вымираем, валится народ…»