Владимир Глушаков - Цветение калины

— Ага, из набора. Чешский хрусталь. Не так давно завела знакомую в промтоварном…

— Да-а, — словно продолжая мысль о дефицитных рюмках, подключился в разговор Трофим Тимофеевич, — а я вчера, допрежде чем с вокзала добираться к вам, по магазинам размял ноги. Держу наготове на всякий пожарный красную книжечку в кармане — вдруг нарвусь на дефицит какой? Поднесу гостинец дочке с внуком… А нарвался не в городе, а в доме — все на столе: сухая колбаса, красная рыба, икра даже, мясо, еще мясо…

— Это балык, батя.

— Ну, балык… Какая разница? Хорошо живете, ребятки. — Он по очереди оглянул своих детей.

— Раньше, когда мой охламон все тащил из дому на барахолку, я, бывало, на молоко копеек не наскребу. А когда не из дома, а в дом — почему ж не жить?! У меня и деньги завелися, и душа всегда на месте…

Трофим Тимофеевич задержал взгляд на младшем.

— А ты чего ж невеселый, сынок?

— А у него не лежит душа ко всяким там дефицитам… Он их презирает, — заметила Тамара, ковырнув в себе незатянувшуюся обиду на братца. — Он у нас гордый! Вот не помню, у какого писателя — в школе проходили — там герой все пострадать хотел? Старуху со служанкой, чтоб спасти человечество, топором пристукнул. А-а, темнота! Жалко, Розки нет — та бы просветила вас… Так вот еще охотник пострадать!

Трофим Тимофеевич, перехватив шаловливый взгляд дочери, неодобрительно покачал головой, тут же доверительно подмигнул большеглазой девушке напротив, которая, похоже, побледнела от последних слов Тамары.

«Вот бабья отро́да, — подумал с горечью старик о дочери. — Сама, считай, свернула голову на мужиках, своего добилась и досыта нахлебалась «сладкой» жизни, а все равно не может утерпеть, чтобы другому, такому же, как сама, палку в колеса не вставить! Я, допустим, ету девчушку первый раз вижу, а вот же чувствую, что Тамарка к ней не права, так и норовит уесть… Может, самой легче, когда другому рядом больно? Выходит, что так». Сделал, однако, вид, что ничего не заметил, по-своему, с лукавой усмешкой, запрятанной в кустистых бровях, взялся толковать уход Сергея в общежитие:

— Да ведь это кому что милей. Ты же помнишь, дочка, как твои погодки браты Джаны, Адам и Гришка, из армии верталися?

— Это у которых две свадьбы сразу гуляли? — заинтересовался Иван.

— Вот-вот. Они, собачники, из драк не вылазили, где какая заваруха — там и они… Островецкая милиция обоих на учете держала. Словом, направление им было одно — колония. Вот Пархом Джан, их батька — а батьки до войны еще власть имели! — терпел-терпел да и оженил оболтусов дуплетом, чтоб хоть до армии благополучно дотянули….

— Зато на свадьбе что вытворяли! — Иван рассмеялся, вспомнив, как примерно в то же время по возвращении из Карелии он «давал копоти». — Перепились, молодых жен, перепутали — поцапались, жены от них сбежали, а наши женихи очнулись под утро на сеновале…

Смеялись все, даже Вера, прикрывая рот ладонью.

— Так я ж главного не сказал, — спохватился Трофим Тимофеевич. — Перебил меня етот баламут… Тоже вытворял, похлеще Джанов, — кивнул на Ивана. — Вернулись, значит, они домой — к молодым женам. Адам переступил порог, а в хате ну так прибрано, вылизано — плюнуть, как говорится, некуда. Он с досады и плюнь на грязный халат, который на жене, как на вешалке, висит. Гришка, тот застал дома полный кавардак, у порога годовалый пацаненок, смуглявенький, не наших кровей, попой светит, присел посреди прихожей и в момент кучу после, себя оставил. «Гришка! — выскочила из спальни в заграничной комбинации средь бела дня жена и на шее у мужа повисла. — Уж так я тебя ждала! Так по тебе стосковалася, милый!» Не успел он оглядеться — жена приоделась, бусы на шею поцепила, брови подвела, а на стол — бутылку белой: давай, значит, за нашу долгожданную встречу. «Только осторожно там, у порога, ступай», — говорит. «Ничего, — отвечает, — переступлю».

— Я чего-то вас не пойму, батя. — Подперев щеку ладонью, Тамара качнула головой и долгим насмешливым взглядом уперлась в отца. — К чему эта ваша история с Джанами?

— А чего тут непонятного? — пришел на выручку отцу Иван. — Мужики именно таких, как Джанова Клавка, любят.

— Ага. Теперь мне понятно, почему я была Мазану плохой женой — ему по вкусу такие, как Клавка. Кстати, я это и без вас знала. А вот братик почему ушел — чем ему не угодила?

— Да при чем тут твой Мазан… — загорячился, взмахивая вилкой, Иван. — Вообще говорится, понятно?

Вера что-то шепнула Сергею, встала, легонько поклонилась всем.