Владимир Богомолов - Застава в степи

— Эх ты, слабак, — сказал Саблин и легко выбросил рессору одной рукой. После второго рывка, он взял железку двумя руками. Скоро лицо и шея его покраснели. Под наш дружный хохот Миша бросил рессору после седьмого жима.

Недели через три Саблин говорит мне:

— Давай зайдем к Синицыну.

А я уже и думать забыл про то соревнование. Только вошли во двор, он предлагает Генке:

— Поднимай железяку.

Генка, как ни в чем не бывало, поднял рессору семь раз и удовлетворенный заложил, руки в карман.

— Теперь ты, Ботвинник.

Это меня они так называют в школе за мое увлечение шахматами. Поднапрягся я, осилил рессору шесть раз. Саблин не хихикал, не подсмеивался над нами. С серьезным видом поднял железяку высоко над головой двадцать раз и спросил:

— Хватит или еще?

— Довольно, — сказал я, чувствуя невольное уважение к товарищу. — Не надо зря надрываться.

— Приходите через неделю, — потребовал Синицын, уязвленный своим поражением. — Я вам сто раз подниму эту штуку.

Но ни через неделю, ни через две Генка не выполнил своего обещания. А Миша записался в секцию тяжелой атлетики. Однажды Саблин раскрыл мне секрет своего успеха. Оказывается, на следующее же утро он пошел на задворки ремонтной мастерской, разыскал там кусок коленчатого вала трактора и каждый день тренировался — утром, днем и вечером. Просто и надежно. И так он делал все. Неторопливо, но верно. Особенно любил Миша мастерить. Теперь многие его соседи не ходили за плотниками, а просили Саблина выполнить какую-нибудь несложную работу: крыльцо починить, дверь на петли навесить, ставни прибить, сделать решетку для дикого винограда.

Вот почему на нашем крейсере «Аврора» Саблина назначили главмехом. Перед самым концом учебного года наша пионерская флотилия пришла в Братск. Мы доставили туда пятнадцать тонн металлического лома для первой высоковольтной опоры. Там корабли бросили якорь, и экипажи были списаны на берег до начала нового учебного года. А в летние каникулы, чтобы мы не били баклуши, как говорят взрослые, они для нас организовали так называемый пионерский лагерь. Почему так называемый? Посудите сами. Целый год мы терпеливо ждали, когда можно будет вставать во сколько хочется, гонять футбол до упаду, лазать по огородам, не читать скучные книжки, предусмотренные программой внеклассного чтения, в жару не вылазить из пруда, а по вечерам рассказывать страшные истории или играть в пограничников и диверсантов. На самый последний случай мы мечтали побывать в гостях у родственников. Хотя это совсем не то, о чем мы думали перед наступлением каникул. Но все-таки родственники лучше, чем лагерь.

Ну что это за лагерь? Та же школа, те же классы, даже учителя те же. Чаще других с нами занимается Фаина Ильинична. Потому, уверяет Генка, что ей не дали путевку в дом отдыха. Утром нас считают, вечером считают… Единственное, чего нет в лагере, так это домашних заданий. Зато трудовых уроков хоть отбавляй. Вот как, например, сегодня. Этих парт нам хватит еще на целую неделю. Конечно, мы могли бы отказаться от ремонта парт других классов, но тогда нас заставили бы чистить картошку или рубить и таскать дрова на кухне, как четвертое звено Вовки Грачева. Нет уж, лучше ремонт школьной мебели, чем работа на кухне.

Ну, конечно, мы не все время работаем. Фаина Ильинична водит нас на пруд, разрешает поиграть в футбол, волейбол. Но все это по расписанию. Если поглядеть на распорядок дня, то трудовые навыки занимают всего два часа, а на все остальное — восемь. А в жизни получается все наоборот: не успеешь два раза стукнуть по воротам, как кончается тайм, не успеешь переплыть на тот берег, как раздается сирена — сигнал сбора. Да еще выдумали послеобеденный сон. Кому он нужен? Что мы, дошколята какие-нибудь?

Выдалбливаю я стамеской гнездо для ручки, а мысли у меня далеко от школы. То посмотрю на проворные руки Саблина и думаю о нем, а то выгляну в окно и подумаю про Генку. Ну почему он не пришел? Неужели действительно испугался сбора или решил проявить свой характер: сказал «не приду» — и не пришел. В это время молоток у меня сорвался и так стукнул по ногтю большого пальца, что тот сразу покраснел. И эта производственная травма, как говорит мой папа, заставила меня подумать про Генку совсем иначе. Ведь мог же он поранить ногу или вообще заболеть. Тем более, что вчера он пережил такое нервное потрясение.

Раз я покалечил палец, то теперь мог только подсказывать ребятам, что и как надо делать. Но эту работу лучше меня выполнял Саблин. Значит, мне можно было уйти до обеда. Но не мог же я просто так взять да уйти. И я сказал, что пойду проведаю Синицына, узнаю, почему он не явился в лагерь. Никто не возразил против моего желания навестить друга. Я сбросил фартук и, прыгая через доски, выскочил на крыльцо.