Иван Торопов - Избранное

Шлифовали нас, стряхивали гражданскую пыль, добиваясь четкости и синхронности действий при каждом удобном случае. Скажем, приведет нас старшина в пищеблок, стоим за своими столами, ждем, пока он даст команду:

— Головные уборы снять!

Стремительно сдергиваешь с головы шапчонку, но одновременно-то, синхронно, у всех не получается, и старшина недоволен:

— Головные уборы надеть!

И так несколько раз, пока наконец не смилостивится старшина и не прикажет:

— Садись!

Но и на эту прекрасную команду находятся волынщики, и старшина снова недоволен.

— Встать! — командует. — Садись! Встать! Садись! — и послушные его воле бритые головы волнами колышутся в пищеблоке.

Бывало, соберемся в курительной комнате, уныло тянем махорочный дым и молчим. А сердца наполнены тоской, и таким милым, дорогим, неповторимым кажется нам прошлое, домашнее. У человека, знать, всегда так: настоящее-то добро и счастье он тогда лишь может оценить, когда есть с чем сравнивать…

Праздником становился для нас банный день. Вот и сегодня всю батарею построили в колонну по шесть. Двинем в городскую баню! А идти нужно довольно далеко, по центральной улице Архангельска, над Двиной.

А день-то какой сегодня — и мороз и солнце! И весь город смотрит на тебя. И хочется этаким молодцом предстать: голова задрана, грудь колесом, живот подтянут аж к самому позвонку. Сам себе выше кажешься и мощнее. Пружинисто взмахивают руки, ноги мощно и четко чеканят шаг. Во всем теле бурлит молодая сила. И ярким солнечным светом залито все вокруг, волнующим, будоражащим светом стоящей у порога весны. Снег искрится золотыми блестками, весело поскрипывает под множеством крепких ног… И сам ты молодой, здоровый, сильный, и, наверно, вечно таким будешь, и много доброго и славного успеешь сделать в этом расчудесном мире… И с великим нетерпением ждешь, когда старшина наконец даст самую желанную сейчас команду:

— Запева-ай!

И в такт строевому шагу я начинаю во всю силу голоса:

А уж батарея ждет, когда дойдет очередь до припева:

Звенели окна в домах, когда мы дружно, как единая могучая глотка, поднимали этот припев.

Прохожие, невольно останавливаясь, провожали нас удивленными взглядами. А мы стараемся! А мы поддаем жару! Лично у меня, сколько ни пели эту песню, всякий раз огненно вспыхивает душа, вдохновляющая дрожь пробирает, гордым и сильным я себя чувствую…

С песнями-то и не заметишь, как доберешься до бани. А горячая баня для нашего брата, северянина, испокон веку была желанной — всю-то она усталость, всю-то маету снимает, и вроде бы обновленным становишься ты для новых дел и свершений…

Вышли мы из бани, уже темно стало, в самом-то начале февраля долог ли день…

Похолодало, и ветер усилился, потянул с севера, с Белого моря.

Старшина опять приказывает «Запевай!» Но после бани да еще на морозе нам вовсе не хочется петь. Ветер сбил настроение, и темнота. «Не будем петь», — говорит кто-то, и слова эти моментально разлетаются по всему строю.

Самая песенная батарея молчит.

И старшина молчит. Потом все же ребята затянули, нестройно так, и даже как-то испуганно. Озираюсь по сторонам — чую, один я не пою, вот, думаю, уперся, как баран. Но поделать с собой ничего не могу. Такой уж характер! Такой уж я уродился!

Старшина носится взад-вперед, кричит что-то, мне персонально кричит, но я в ответ хриплю несуразное — мол, после бани на морозе голос пропал.

Тогда старшина командует «левое плечо вперед» и приводит нас в родную казарму.

Уже наверху, когда сняли мы шинельки, старшина вновь построил нас и начал петушить: «Непослушание в армии — преступно, сегодня вы отказались петь, а завтра, игнорируя приказ, откажетесь пойти в атаку. Все начинается с малого…» Вот ведь из-за меня, дурака упрямого, и ребятам попало… Вывел он меня из строя и дал три наряда вне очереди. Дескать, три ночи придется тебе, Мелехин, в казарме полы мыть.

После отбоя, когда уставшие солдаты улеглись в теплые стружечные постели и сладко заснули, засучил я рукава нижней рубашки и начал скоблить просторный, как Двина, пол казармы. Сначала обильно намочишь половицы, а потом во всю мочь трешь жесткой проволочной мочалкой. Соскобленную грязь собираешь мокрой тряпкой и после этого уж начисто высушиваешь пол. Знаю, как надо. И не спешу, хоть и устал я и спать хочется. Старшина не спустит плохой работы, заново заставит мыть, лучше уж сразу сделать, не торопиться.