Юрий Красавин - Хорошо живу

Древесная труха, россыпи прокопченной глины, гнилая солома да ржавые железки — вот что оставалось на тех местах, где недавно стояли еще крепкие избы, в которых творилась жизнь. Теперь эти жилые места зияли, как прорехи на одежде. Вокруг них шли в рост лопухи и крапива, кольцом поднималась лебеда, а к середине лета словно выстреливал вверх остроголовый иван-чай и начинал цвести печально, призрачно.

Тяжело было старику смотреть на все это, он сокрушенно вздыхал:

— Как будто нас градом побило.

Но никто не разделял его кручины, всем было как-то некогда и не до того. Что там бубнил старик Евгеньич и чем он недоволен — никому дела нет.

И бригадир Лукьяненок, и Валька Лопахин уже выбрали себе в Кузярине, на центральной усадьбе, по местечку и начали строиться. У них свои заботы, и о Выселках ни у того, ни у другого душа не болела. Вот почему, когда возле рухнувшего моста бригадир сказал: к одному мол, концу, — это задело старика.

— Ишь как легко! Ты у нас в Выселках прожил без году неделю, тебе деревни не жалко.

— А что ее жалеть, Евгеньич! — добродушно сказал бригадир, попыхивая папиросой. — На новом месте заживем…

Старик знал их обычные приговоры: у нас-де тут ни дворцов каменных, ни садов яблоневых — жалеть нечего.

— Ну и катитесь вы все! — вспылил старик. — Здесь вы тоже ни к чему. Вы тут как пассажиры в поезде: посидели и слезли.

— Да не сердись, Евгеньич. В чем мы виноваты?

— Ничего вам не жалко! Родины своей вам не жалко!

И бригадир и тракторист Валька посмотрели на него более внимательно.

— Ну, ты это загнул, Евгеньич, — сказал бригадир, смирный и покладистый мужик.

— Что-то ты заговариваться стал, дед, — проговорил Валька, и в голосе его были то ли обида, то ли упрек.

— Я сделаю мост, — заявил Евгений Евгеньич разобиженно. — Я старик, но я вам сделаю.

Вот этим разговором и затеялось дело.

— Евгеньич, мы, конечно, тебе поможем, но сам знаешь, нам эти хлопоты сбоку припека, — предупредил тогда Лукьяненок. — Наше ли дело?

— Да ладно. Обойдусь.

Они с сомнением поглядели на него, а это только раззадорило.

— Ну, ты покличешь нас, если что…

Но старик и сам был кряжок. Впервой ему, что ли, бревна ворочать!..

Славное то было лето! Он как-то воспрянул духом, засобирался в тот же день топор точить, пилу править. Варвара, тихая, как тень, с кроткой улыбкой, наблюдала, как он суетится, отыскивая плотницкий инструмент, как одевался, подпоясывался. У него словно сил прибавилось в тот день.

— Поешь ты, — сказала Варвара чуть слышным голосом. — Да и с собой возьми что-нибудь.

Он сунул в карман кусок пирога.

Вальку Лопахина пришлось поторопить, но он, как и пообещал, приволок трактором несколько бревен. Озабоченный бригадир напутствовал старика:

— Когда один не справишься — бревно там отпилить или на место его поставить, — ты меня покличь, как-нибудь урвусь. Или вот Вальку, он парень здоровый, это ему для разминки. Ага?

— Ладно, чего там! У старика сил помене, зато хитрости и смекалки поболе. Испокон веку так. Не то что бревно с места на место перетащить, целый дом переставить можно. Человеку все под силу. Если, конечно, с умом человек.

Евгений Евгеньич быстро разбирал старый мост. Вырубил заступом выросшую возле крапиву и белые от пыли лопухи — он как бы раздел это место ручья, и оно предстало в голом виде. Пренебрежительно тыкая гнилые бревна носком сапога, выворачивал топором заржавленные железные скобы и толстые кованые гвозди.

Он любовно и не спеша, однако очень споро, сноровисто вытесывал щеки у бревна, вырубал пазы, то и дело вымерял что-то бечевкой, шевелил губами, раскидывал умом так и сяк. Это была его работа, и он все время довольно щурился, а иногда даже улыбался…

Почему он вспомнил теперь, сидя в весеннем перелеске, те летние дни, когда сооружал новый мост? Трудно сказать. Ему дорого было воспоминание о том, с каким чувством он работал на мосту. А воскресив в себе это подмывающее чувство, он вспомнил и все мелочи, которые вроде бы и ни к чему было хранить.

Хорошо, что сваи когда-то сделали солидные — железобетонные столбы. Беда в том, что подъезды с обеих сторон были плохие: грязь всегда, потому и подгнили балки и настил. А мост должен стоять долго, очень долго, чтоб, во всяком случае, пережить самого мастера, — так про себя решил старик.

«Насыпь нужна и с той, и с этой стороны, — думал он тогда. — Хотя бы невысокая. Бульдозер если попросить, а? Нет, не дадут… Эх, ладно, сделаю, что смогу, а дальше как хотят».