Василий Шукшин - Верую! [сборник]

– Все в порядке, все в порядке, – поспешил Сергей Сергеич. – Спроси свояка.

– Все в порядке, – подтвердил Андрей.

– Чего нас-то не ждете, – упрекнула Соня. Но так – проформы ради упрекнула: у женщин было преотличное настроение.

Скоро все четверо дружно пели за столом. Запевал свояк тонким, дрожащим голосом... И при этом закрывал глаза и мелко тряс головой.

Все подхватывали:

Андрей не знал слов и поджидал, когда разок споют свояк и Роза, а потом уж со всеми вместе грустно гудел. Ему очень нравилась песня, и он в душе очень жалел, что ударил свояка.

А на другой день свояк выкинул шутку, которую Андрей не понял до конца, не понял – зачем?

Андрей возвращался вечером с работы... Свояк ждал его у ворот на скамеечке. Увидев Андрея, он встал, сунул руки в карманы брюк и очень самонадеянно опять прищурился. Спросил:

– Ну что, малахольный?.. Отработал?

Андрей ушам своим не поверил.

– Ты опять? – с угрозой протянул Андрей.

– Следуйте за мной, гражданин! – и свояк пошел, не оглядываясь, к сараю.

– Чего ты? – не двигался с места Андрей.

– Иди, кому говорят! – прикрикнул свояк. – Действительно, малахольный!

Андрей оглянулся – никого в ограде нет. Он пошел к свояку. Вид его не обещал ничего хорошего. Свояк распахнул дверь сарая... А там, на плахе, маслено поблескивая смазкой, лежал... лодочный мотор. Новенький, только из сельмага. Свояк пнул его носком ботинка.

– Бери, ставь на лодку.

– Как?..

– Говори «спасибо» и уноси, пока я не раздумал. Понял? Дарю.

– Как же так? – все не мог понять Андрей.

Свояк засмеялся, довольный.

– Вот так... Чего рот разинул? От малахольный-то... Бери – твой!

– Он же дорого стоит, – сказал Андрей. – Куда к черту...

Сергей Сергеич подошел к Андрею, больно – со злинкой – похлопал его по щеке.

– Бери... Я их те таких десяток могу купить. Помни Серьгу Неверова! Пошли.

Когда Андрей переступил порожек сарая, свояк Сергей Сергеич вдруг запрыгнул ему на спину и закричал весело:

– Ну-ка – вмах!.. До крыльца.

– Брось!.. – Андрей передернул плечами. – Ну?

Свояк сидел крепко.

– Ну, до крыльца! Ну! – Сергей Сергеич от нетерпения пришпорил в бока Андрею. – Ну!.. Шутейно же. Гоп! Гоп!.. Аллюром! Что, трудно, что ли?

Проклятый мотор! Черт его подсунул, не иначе. Стерва металлическая... Андрей у крыльца чуть не сбросил свояка через голову, чуть не зашиб его об ступеньки, потому что тот, когда скакали, еще и орал:

– Еге-ей! Скакал казак через долину!.. Гоп! Гоп!..

К счастью, никто не вышел из дома, и с улицы тоже не было видно, на ком это скачет гость Кочугановых «через долину».

Андрей пошел в дом, пинком расхлобыстнул дверь... Но на столе – увидел – стояла опять «калгановая», вкусно пахло жареным мясом... В избе было чистенько прибрано, мурлыкало радио, жена Соня, довольная сверх всякой меры, суетилась в кути... Да черт с ним, что прокатил на спине! Что, действительно трудно, что ли? Зато теперь – с мотором, будь он проклят.

– Ну, как мотор-то? – спросила Соня.

– О так от!.. – выскочил вперед Сергей Сергеич. – О так от уставился на него и смо-отрит. Умора!.. – свояк и Соня засмеялись, довольные. – Я говорю: бери скорей, пока не раздумал! А то ведь раздумаю!.. Ну, давай по рюмочке «калгановой» – с обновкой. Чего стоишь? Не очухался еще? – свояк опять засмеялся. И пошел к столу. Он снова наладился на тот тон, с каким приехал вчера.

Пимокат Валиков подал в суд на новых соседей своих, Гребенщиковых. Дело было так.

Гребенщикова Алла Кузьминична, молодая, гладкая дура, погожим весенним днем заложила у баньки пимоката, стена которой выходила в огород Гребенщиковых, парниковую грядку. Натаскала навоза, доброй землицы... А чтоб навоз хорошо прогрелся, она его, который посуше, подожгла снизу паяльной лампой, а сверху навалила что посырей и оставила шáять на ночь. Он шáял, шáял, высох и загорелся огнем. И стена загорелась... В общем, банька к утру сгорела. Сгорели еще кое-какие постройки, сарай дровяной, плетень... Но Ефиму Валикову особенно жалко было баню: новенькая баня, год не стояла, он в ней зимой пимы катал. Объяснение с Гребенщиковой вышло бестолковое: Гребенщикова навесила занавески на глаза и стала уверять страхового агента, что навоз загорелся сам.

– Самовозгорание! – твердила она и показывала агенту и Ефиму палец. – Понимаете?