Авенир Крашенинников - Поющий омуток [Рассказы и повесть]

— Завтра обещаю жареху.

Среди гостей смирно сидела женщина-девочка. В ней все зачиналось, все было обещанием…

Я не замышлял измену своей жене, просто мне хотелось быть сильным, бодрым, удачливым. Имеем же мы, пожилые люди, хоть какое-то право ощутить себя вне назначенных возрастом пределов! Я хвастался перед гостями, но прежде всего перед ней. Нет, не хвастался, я имел основания, убеждение, владел знаниями, опытом. Отец этой женщины-девочки, сам заядлый грибник, только-только вернулся с пустой корзинкой и обескураженно уверял, что до грибов еще долго. «Посмотрим, посмотрим», — самоуверенно постукивал я пальцем по столешнице…

По грибы надо ходить в одиночку. Они уважительно относятся к сосредоточенному неторопливому человеку, не орущему, не скликающему других на добычу. Как редко удается побыть в лесу одному, как редко! Все приходится откликаться, останавливаться, поджидая других, заблудившихся в трех соснах, приходится скакать вприпрыжку, ежели спутники твои рвутся вперед и беспокоятся, что ты потеряешься. Чаще всего рвутся вперед. Подхлестывает вера: чем дальше, тем больше. Это, видимо, заложено в нашей натуре — ничего не видеть рядом, под рукой, бежать, бежать без оглядки, пока не иссякнут силы. Да и потом, рухнув на траву, едва переведя дыхание, досадовать: эх, умотался, а то бы — вон до того покоса, а там… полнехонька корзина, ручка затрещит.

Полная корзина. Пусть она будет полной. Будет она полной, если не помышлять об эффектном появлении среди неудачливых грибников, если не ради этого топтать лесную подстилку.

Обычно я возвращаюсь домой с тяжело свисающей на согнутом локте корзиной. Как многие приверженцы «тихой охоты», люблю сам чистить каждый гриб и вспоминать: этого кубастика углядел среди закрученной нечесаной травы, этот сам посмотрел на меня, когда пришлось перепрыгивать через поваленную березу… Ох уж эти завалы! Идешь по лесу — и внезапно преграждают твой прямичок спиленные, нарезанные ровнячком и… окутанные мхами бревна. Внутри, под их корой, по дугам годовых колец уже пощелкивает, ходит бодрая команда всяких пильщиков, древоточцев, чтобы в прах рассыпать, в еду обратить эти костоломные завалы. И особые грибы тут как тут: растворяют лиственный опад, валеж подстилки, прилежно готовят добротную пищу для корней лесного землячества. Но зачем вы, люди, утирая пот, валите стволы, разделываете их и бросаете навсегда? Помогите мне найти хоть какой-то резон вашего труда…

Зато как радуется душа, когда перед тобою здоровый, чистый, веселый лес, в сыпучем шелесте листвы, в сторожевых башнях муравейников. Так и хочется туда скорее!

Но по мне лучше дойти до лесной опушки, присесть на пенек, отшлифованный солнышком и ветрами, сосредоточиться, подготовиться к свиданию. Потом по сухой замшелой бровке пристрастно посмотреть. Если на закраинке чуть выглядывает из-под листочка или смело выставляет малиновую шляпу твой первый гриб, отправляйся на поиски.

Впрочем, сперва приучай глаза к изменчивости лесного калейдоскопа. Солнце шалит — бросает на полянку лучи, бесшумно кипящие движением крылышек, пушинок, пыльцы, мигает, гаснет, снова вспыхивает, ничего толком не разглядишь. А чуть свернешь — елки заступают свет, и точно в вечерние сумерки окунаешься, в куриную слепоту. Не торопись, глаза понемногу освоятся, игра света и теней станет привычной, не будешь ее замечать…

Я все знал и всем пренебрег. Пока гости мирно похрапывали на сеновале, пока милая женщина-девочка спала, приоткрыв пунцовый рот, я побежал в гору на опушку леса — к весенним маслятам. Не посидел на пеньке, не успокоился. К пробуждению гостей водружу на стол корзину, пеструю поверху, как скомканное лоскутное одеяло!

Помню эту опушку в ровной отаве. Кто-то чисто, без «петухов», выкосил первую траву, вторая набежала, по ней мостиками выстроились округлые, как минареты, колпачки грибов. Однажды звездной ночью ударил заморозок, утро началось яркое, такой свежести, что плакать от радости хотелось, иней сверкал под солнцем, резал глаза. Грибы стояли стеклянные, позванивали, если пощелкать ногтем. Но зато какими чистыми, какими крепкими оказывались, когда отлеживались в тепле.

На эту-то предлесную поляну я и набросился. Раздвигал траву, еще по-весеннему сочную, терпко пахучую, шарил под деревьями, чуть ли не по-пластунски ползал — пусто. Шмели и пчелы пролетали мимо по своим делам, мелкие мурашики обихаживали песчаную кочку, никто на меня внимания не обращал.