Анатолий Соболев - Якорей не бросать

Рыжий великан Мартов спрашивал у всех, знакомился. Не утерпел и тут.

«Я назначен к вам прачкой, — с достоинством ответил ему Мишель. — Меня зовут Мишель де Бре». Вахтенный ошарашенно похлопал глазами, опомнился, с ехидством спросил: «Прямо из Парижа?» — «Из Светлогорска». Мишель де Бре, не желая больше разговаривать, пошел от вахтенного.

Мартов восхищенно поцокал языком, проводил взглядом прачку. Мишель де Бре явно произвел на него впечатление. Он даже забыл крикнуть, чтобы прислали ему, Мартову, смену, о чем он просил каждого идущего к старпому.

Ну а сейчас вот мы стоим в коридоре и ждем, что же будет дальше. Сверху по трапу скатился запыхавшийся грузин.

— Здэсь каюта сэмдесят чэтыре?

— Здесь, — ответили мы хором в надежде, что теперь все станет ясным, что технолог объяснит все.

— А что нам дэлать? — спросил Автандил Сапанадзе (все имена я узнал, конечно, позднее).

— Стоять, — ответил Мишель де Бре.

Грузин посмотрел на меня, вежливо, даже как-то застенчиво спросил:

— Привыкаете?

— Привыкаю.

— А где боцман, где у него взять жилет? — задал вопрос Автандил, заметив, что мы все в спасательных жилетах.

— Вот боцман, — показал на меня Мишель де Бре.

— Нет, я был врио, — пояснил я. — Боцман где-то наверху.

Погас свет, и по трансляции объявили, что в правом борту пробоина и что авральная группа во главе с боцманом должна заделать эту пробоину пластырем. Мы посмеивались. Нас это не касалось. Нам стой и жди, когда включат свет. Глаза уже привыкли к полумраку: сверху, с трапа, в коридор проникал дневной свет.

По трапу спустился старший механик. Наткнулся на Мишеля де Бре.

— Что вы тут торчите? — недовольно спросил «дед», еще молодой и сухощавый мужчина.

— По тревоге стоим, —ответил Мишель де Бре.

— А почему темно?

— Тонем, — снисходительно пояснил Мишель де Бре. — Видите ль — в правом борту пробоина.

— Настроение бодрое, идем ко дну, — сказал Дворцов.

— Делать нечего!—озлился стармех. — Работать надо, а они в игрушки играют.

Врубили свет. И тут же объявили шлюпочную тревогу. Я побежал к шлюпке номер 2. Она на шлюпочной палубе, по левому борту. Почему туда приписан, не знаю. Живу по правому борту, мне быстрее, если действительно будет настоящая тревога, если и вправду запахнет жареным, добежать к шлюпке на правом борту, чем на левом. Может, есть какие-то высшие соображения, чего я не понимаю, но логика подсказывает, что так было бы целесообразнее.

Столпились у шлюпки. Прибежал старпом Тин Тиныч, начал проверять знания.

— Ваши обязанности? — спросил меня.

— Действовать по указанию командира шлюпки, — бодро ответил я.

У меня обязанности при всех тревогах самые простые— делать то, что прикажут. Правда, кто командир шлюпки, я не знал.

— Раз «действовать» — то отойдите в сторону, — приказал мне старпом.

Я отошел и, чтобы не мешать, стоял, облокотясь на леер, и наблюдал, как боцман и старпом тщетно пытались спустить шлюпку за борт. Что-то заело — и шлюпка ни с места.

— Механиков надо, туды их растуды! — кричал боцман, красный от натуги. — Тут все заржавело!

Тин Тиныч убежал, а боцман и еще два матроса продолжали потеть над стопором, пытаясь сдвинуть шлюпку. Снизу, с палубы, кто-то крикнул:

— Кончай обедню!

А из рубки за стеклом махал руками старпом, мол, точно, кончай. Радио почему-то молчало. То орало целый день, то заткнулось.

— Отбой, что ль? — переспросил вспотевший боцман. — Почему команды нету!

И именно в этот момент шлюпка сама сорвалась со стопоров и закачалась на шлюпбалках. Боцман и матросы, поминая родителей и бога, кинулись закреплять ее.

Из рубки доносился голос капитана, он распекал радистов за то, что отказало радио. Самого его было слышно без трансляции.

Я пошел к себе в каюту. Только снял жилет, как дверь распахнулась и на пороге возникли две энергичные дамочки. Они смотрели на меня, я на них. Немая сцена из «Ревизора».

— Этот охвачен, — констатировала факт дама в парике и закрыла дверь. Как мне показалось — в сердцах.

Я пошел искать боцмана, чтобы отдать ему журнал и получить спецодежду. Получил телогрейку, ватные штаны, сапоги, шапку, свитер из толстой грубой шерсти, портянки, рукавицы. Свитер был такой же, какой получал я в молодости, в бытность военным водолазом. Даже растрогался слегка, памятно защемило сердце.

— Шорты, панаму и босоножки получите потом, когда в тропики пойдем, — сказал боцман.

— А сейчас куда?

— Сейчас на экватор, — усмехнулся. — Без ватника там какая работа!