Внутренность одной из келий была освещена. Я машинально заглянул в окошко наглухо замурованной двери и тут же с испугом отпрянул: из земли торчала иссохшая, закопанная по плечи мумия со склоненной набок головой. Заметив мое смущение, старик пояснил:
— Это преподобный Иоанн Печерский. Он зовется Многострадальным, ибо много боролся с плотью. По два, по три дня, а часто по неделе пребывал он без пищи, томил себя жаждою, носил тяжелые вериги. Так продолжалось более трех лет. Затем по таинственному внушению Иоанн затворился в пещере…
— А почему он так странно закопан? — перебил я рассказ.
— Это его подвиг. Во время своего затворничества вырыл он яму и закапывал себя по плечи, смиряя плоть. Однажды он пребывал в произвольной своей могиле семь недель — весь великий пост. Много искушений и страха натерпелся он за это время от бесов. Накануне Светлого Христова Воскресения к нему явился змий и стал пожирать его. Но Иоанн воззвал к Господу, и, блеснув молнией, змий исчез. Так тридцать лет смирял святой Иоанн свою плоть. Крепким Господь посылает тяжкую работу, а немощным и слабым — легкую и малую. Скончался Иоанн в 1160 году. Перед смертью он закопал себя в землю, сложил крестообразно руки и испустил дух. Мощи его, как видите, нетленны.
Не спеша бредем дальше… От саркофага к захоронению, от кельи к затвору выстраивалась длинная вереница историй, дел, имен, судеб. Про одних угодников старик повествовал обстоятельно и пространно, о других сообщал самые общие сведения, третьих называл по именам с добавлением какой-нибудь характерной черты — преподобномученик Афанасий, был дьяконом, преподобный Сергий, именуемый Послушливым, преподобный Иоанн Постник, преподобный Онуфрий Молчальник, преподобный Макарий, преподобный Нектарий…
Однако прерву покамест наше поистине фантастическое путешествие, потому что сейчас — речь о другом. Когда-нибудь я еще вернусь к этой не совсем обычной экскурсии, в которой перед нами словно бы разверзлось время и ожили в своих повседневных делах и заботах наши далекие полулегендарные предки… Но могу с полной определенностью сказать, сколько — час, два, три — водил нас таинственный Вергилий узкими лабиринтами древней русской истории, и не знаю даже, каким образом, в конце концов очутились мы в наземной застекленной галерее, вся огромная внутренняя стена которой изображала апокалипсическое действо Страшного суда. Здесь мы расстались с бывшим лаврским библиотекарем.
ГЛАВА III: ВОТ ТУТ, НАВЕРНОЕ, И ЕСТЬ ГЛАВНАЯ ЗАВЯЗКА
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора…
Ф. И. Тютчев
А после Страшного суда мы снова вышли в звонкий солнечный день. И так пронзительно сияло небо, так празднично смотрелись подрумяненные строения и церквушки, так игриво перекликались с солнцем золотые купола, что все это — вместе с говорливой многолюдностью экскурсантов и буйным кипением зелени — словно разом выплескивало наружу всю несравненную радость жизни.
Я пытался удержать в себе прежний настрой — и не мог. Мне хотелось балаганить, резвиться, шутить… Но рядом шла Зоя, и мы, в общем-то, были едва знакомы. Поэтому волей-неволей приходилось сдерживать свой пыл. Мы побродили по Лавре, постояли у руин Успенского собора, полюбовались Киевом со смотровой площадки и направились в Музей украинского искусства на выставку Катерины Билокур.
— Старика надо было бы сюда пригласить, — сказала Зоя, когда мы входили в просторный осовремененный вестибюль бывшей трапезной.
— Здесь он не смотрелся бы так живописно, как там, в подземелье, — засмеялся я в ответ.
— И все-таки очень хорошо, что мы его встретили, — прижав палец к губам, заметила Зоя.
— Еще бы! — бравировал я. — «Преданье старины глубокой», живой экспонат… — я вдруг осекся, поймав себя на том, что сам расшипелся на экскурсовода, назвавшего Илью Муромца экспонатом.
Но Зоя, словно понимая мое смущение от неудачной шутки, с какой-то удивительной рассудительностью сгладила мою неловкость:
— Не надо над ним смеяться, он ведь помог нам… Он, наверное, много знает… и многое пережил. — Она ласково и светло посмотрела на меня.
— Да уж, я думаю… А вообще — мудреный старик. То со святым наивом вещает о чудесах, а то вдруг стрельнет Клюевым или Ключевским.
— А как вы думаете, он сам верит в эти чудеса?
Читать дальше