Александр Апасов - Разгуляй

— Докладная подана на мое имя и касается сугубо наших внутренних дел. Извольте написать объяснение, — переменил тон Сидоров.

— Нет, затронутые здесь вопросы выходят за рамки производственных отношений. Это злоумышленный клеветнический оговор. А такое разбирается в другом порядке.

— Скажите, в чем оклеветал вас Крохин, и я накажу его.

— Глеб Васильевич, дело зашло слишком далеко, чтобы сводить личные счеты.

— Личными счетами вы, может быть, считаете то, что Крохин застал вас при непотребстве, за которое вы выселены из гостиницы? — криво усмехнувшись, заметил Сидоров.

— Здесь недоразумение. И я сегодня же отрегулирую все это, — глухо отозвался я.

— Нет, это не такое уж недоразумение. Это закономерный итог всей вашей прежней и нынешней линии поведения, — назидательно заговорил Сидоров. — Как вы это отрегулируете, я не знаю. А пока я имею докладную записку, подтвержденную административными мерами. Уже одного этого достаточно, чтобы поставить вопрос о вашем моральном облике. Крохин очень своевременно подал сигнал тревоги. Я давно замечал кое-что, но думал, что вы измените свои привычки…

— «Давно» — имеется в виду Горький, что ли? — съязвил я.

Сидоров на минуту растерялся, по тут же, овладев собой, перевел мой вопрос в иную плоскость:

— Ваше бездельничанье в Горьком тоже придется объяснять.

— Объяснять «бездельничанье», за которое мне объявлена благодарность, это легче… Жаль, что в Горьком мне не приписывается аморалка. А то пришлось бы вместе объясняться.

— Пытаетесь шантажировать меня? Вы ответите за это.

— Семь бед — один ответ, — усмехнулся я. — Однако при упоминании о Горьком вы начинаете нервничать… Теперь мне понятна эта неожиданная докладная.

— Докладная касается вашей работы и вашего поведения в Киеве. Извольте объясниться по этому поводу.

— По поводу этой клеветы и ее авторов я буду объясняться в другом месте.

— Что значит «авторов»?..

— Все здесь шито белыми нитками. К тому же Крохин и не скрывает, что вы заставили его подать докладную.

— Пытаетесь вывернуться? Свалить все с больной головы на здоровую? — повысил голос Сидоров, пропуская мое замечание о Крохине.

— Не знаю, у кого здесь болит голова, — буркнул я.

— Острите?

— Нет, говорю вполне серьезно… А вот эту бузу действительно можно было состряпать только с больной головы. Могли бы и потоньше все разыграть.

— Ну и ловкач же вы, Ланской! — уже теряя свое знаменитое самообладание, резко выкрикнул Сидоров. — Я не хочу больше с вами разговаривать! Отправляйтесь! Чтоб через два часа у меня было ваше письменное объяснение. И мы…

— Что это за тон! — не сдержавшись, оборвал я Сидорова. — Это тоже что-то напоминает мне Горький. Не забывайтесь!

— Вы угрожаете мне?

— Нисколько. Я официально заявляю вам, что отвечать на эту клевету буду только в присутствии Тихонова.

— Тихонова вам придется ждать долго. Из Львова он вылетает в Москву, а с понедельника уходит в отпуск.

— Ах, вот как! Все разыграно по нотам, — растерялся было я, но, тут же сообразив, что Сидоров неожиданно раскрыл мне план кампании, добавил: — Ну что ж, не на того нарвались. Я тоже сегодня уезжаю в Москву.

— А я объявляю вам выговор за самовольный отъезд, — невозмутимо произнес Сидоров и после некоторой выжидательной паузы уточнил: — И учтите, что это будет уже второй.

— То есть как это уже второй? Никаких взысканий у меня никогда не было.

— Первый выговор я объявляю вам в связи с докладной запиской Крохина.

— Вон к чему вы клоните! Вы хотите избавиться от меня: три корнера — и пенальти?! Что ж, посмотрим, что из этого выйдет. Работать в отделе — тем более с Крохиным — я, конечно, не буду и сам…

— Так подайте заявление, и на этом покончим.

— Разберемся во всем в Москве! — И я хлопнул дверью.

…В холле, неподалеку от буфета, с видом побитой собаки озираясь по сторонам, сидел Федя Крохин. Он засеменил мне навстречу и прошепелявил:

— Ну что, объяснился?

— Ну и г. . . . же ты, Федя! — на ходу, не останавливаясь, бросил я.

— Лень, я тут ни при чем. Честно! Он заставил меня написать… Может, я там чего и переборщил, я малость выпимши был, — семенил за мной Федя. — Но я ведь правду написал. Ты же сам мне все это говорил…

От неожиданности такой аргументации я даже остановился.

— Ну и гнида же ты! Ты не просто г. . . ., ты — . . . — и я отпустил по адресу Феди отборнейшую обойму убедительных фольклорных эпитетов.