Александр Апасов - Разгуляй

Меня покоробило… «Ну что ей сказать на это? — думал я. — Начать опять про развод, изобразить неописуемую радость и телячий восторг или сказать всю правду?..» Но вчерашние терзания совести уже настолько были противны мне, что я просто постарался вообще пока ни о чем не думать… Я еще ласкал ее, но на душе было пусто и холодно — отчужденность нарастала с каждой минутой. Она переходила подчас в откровенную враждебность, озлобленность, особенно когда Зоя начинала выяснять, хорошо ли мне с ней, счастлив ли я или что-нибудь в этом роде. И еще — это ощущение подавленности и растерянности удесятерялось от сознания собственной неправоты… Но всему приходит конец. Завершились и наши излияния чувств. Зоя ушла. Правда, ее уход оказался для меня роковым, потому что сменившаяся на этаже горничная засекла Зою, когда она выходила из номера. Горничная заворчала, что у меня ночуют женщины, а я, вместо того чтобы сказать ей, что женщина только что зашла ко мне, резко одернул ее. И тогда она пообещала, что теперь уж меня обязательно выселят.

Я направился к Феде и застал его за, телефонным разговором с Сидоровым. Речь, видимо, шла обо мне, потому что, когда я вошел, Федя приветствовал меня по имени и сказал Сидорову, что перезвонит ему.

— Ну что у тебя тут стряслось? — спросил я.

— Да я зашел узнать, как там у тебя с передачей.

— Отпадает… Все забито до отказа.

— Да ты, наверное, и не связывался ни с кем.

— Ну что ты! Лично заходил на телевидение, упрашивал, — соврал я. — Они и слушать не хотят.

— Ну ладно… Проверни как-нибудь, а? Устрой…

— Здорово ты говоришь! Как будто у меня свой телецентр. Рассуждаешь точно так, как Шапиро: тому подавай каждый день по большой статье с фотографией — и точка!

— Нот, ну почему? Ты скажи: так мол, и так, приехал начальник отдела пропаганды, русский поэт…

— Классик, — в тон Феде подхватил я.

— Можно еще и Сидорова подключить… Типа пресс-конференции руководства книжной выставки.

— Слушай! — обозлился я. — Ты понимаешь русский язык или нет?.. Я не хочу напоминать тебе про банный лист, но ты, ей-богу, напрашиваешься на поговорку.

— Ну ладно, ладно, — решил наконец Федя переменить тему, поняв, что уговаривать меня бесполезно. — Ты завтракал?

— Нет еще.

— Конечно, где тебе! У тебя, я чувствую, шуры-муры, — захихикал он.

— А тебе прямо приспичило. Нет бы позвонить сначала. А то знай барабанит в дверь. Всю гостиницу переполошил.

— И твоих гостей? — ввернул он.

— И гостей.

— Ну ладно, иди занимай столик. Я сейчас приду.

В мире отвлеченных категорий понятие беспредельности — общеупотребительное и ходовое. Для философа или математика беспредельность, наверное, так же элементарна, как для ученика средней школы таблица умножения. Но в реальном мире любую умозрительность всегда хочется соотнести с чем-нибудь конкретным. Я не философ и не математик. И живу не в заоблачных высотах, а на грешной, ой какой грешной земле. А потому с понятием беспредельности всегда возникают у меня какие-то неувязки: то оно заволакивается туманом, то проясняется. Было время, когда даже любовь представлялась мне этакой отвлеченностью, чуждой всего реального. Однако после всех своих романтических воспарений я каждый раз спотыкался все на той же знакомой и грешной земле… И в конце концов, после многих весьма чувствительных синяков и ушибов, пришел к окончательному выводу, что любовь — категория вовсе не отвлеченная, а самая что ни на есть земная и реальная, а стало быть, и она, как и всё на нашей грешной земле, имеет свои пределы…

А вот в Киеве случилось так, что мой многотрудный жизненный опыт снова пошатнулся в сторону отвлеченности. Но самым досадным в моем новом открытии было то, что в данном случае беспредельность касалась человеческой подлости… Споткнулся я, как говорится, на ровном месте.

После ухода Зои и плотного завтрака с Федей Крохиным я вроде бы пообмяк в своих тревогах, и острота пиковой ситуации маленько притупилась. Собственно, ничего особенного и не произошло: угрозу горничной о выселении я всерьез не принимал, а Федина просьба о выступлении по телевидению растворилась сама по себе в нашем обильном завтраке. Расстались мы при максимуме взаимопонимания. Иначе говоря, всего того, что на следующий день вылилось в грозный обвинительный акт, я совершенно не ожидал и не предполагал накануне.