Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— Правильно. А вас я прошу, возьмите ее под свое покровительство: в минуту тяжелого раздумья — а такое безусловно будет — поддержите, развеселите. Вы это так мастерски умеете.

— Какое задание хотите ей дать? — пропустив мимо ушей похвалу Громадина, суровато спросил Гуторин.

— Центральному штабу нужны сведения о настроениях немецкого населения.

— Не разведка?

— Нет. Этим делом займется Вася. А ей полагается проникнуть во все слои немецкого общества и через Васю информировать меня. — Громадин чуть подумал и, глядя на ящики, на примитивное сооружение для пулемета, добавил: — К тем тройкам, какие мы с вами уже создали, пусть прибавится еще одна — Татьяна Яковлевна, Вася и Петр Иванович Хропов. Хропов работал и вырос в Белоруссии, прекрасно знает места. Он доведет Татьяну Яковлевну и Васю до польских партизан, а там они получат явки. Вот и прошу вас, подготовьте к моему приезду эту тройку.

— Слушаюсь, товарищ генерал.

— А теперь пора и в путь, — Громадин поднялся, крикнул могучим басом, пугая пулеметчика: — Входите, товарищи! — а когда сопровождающие вошли, он, скрывая улыбку, обратился к пулеметчику:

— И что ж… думаете сбить?

— Охота, товарищ генерал. Страсть. На днях мой товарищ укокошил.

— Все это временное у нас, товарищ генерал, — заметил командир самолета. — Прилетим в Москву — перевооружимся, — и, смеясь, добавил: — А пулеметчик даже ворчит, когда я удираю от врага: не даешь, слышь, мне укокошить.

— Охотник? Знаете, что Тургенев сказал про охотника? Если, дескать, охотник, значит хороший человек. Впрочем, я не совсем ему верю: и дрянь есть… А этот, вижу, хороший. Отдайте мне.

— А как же я без него?

— Жалко? То-то! А парашют есть?

— Зачем, товарищ генерал?

— Как зачем? А если бякнемся?

— Не бякнемся.

— Костромской?

— А откуда вы знаете, товарищ генерал?

— Словцо костромское: бяк — и мокренько. Ну, а ежели стукнут?

— Стукнут, тогда костей не соберем.

Громадин задумался.

— Нет, знаете что? Вы это не надо — насчет костей. Мне их не жалко: шестьдесят годков поскрипели, и хватит, пожалуй. Но сейчас они очень нужны: ведь в Кремль вызвали. И вы это подождите, однако.

— Подожду, — также в полушутку ответил летчик. — Разрешите отрываться, товарищ генерал?

— Нет. Один парашют дайте. Нечего форсить!

Все недоуменно переглянулись, полагая, что Громадин и в самом деле перепугался, а Масленица заговорил ласково, мягко, но со скрытым упреком:

— Что ж вы меня не предупредили, товарищ генерал? Да я бы вам такой достал, ахнешь!

— А не мне! — ответил Громадин, беря из рук летчика парашют и передавая его Яне Резанову. — На-ка, надевай, Яшенька, — а когда тот быстро надел, спросил: — Прыгал с этой штукой?

— На войне всему научился, товарищ генерал, — ответил Яня Резанов, еще не понимая, зачем его заставили надеть парашют.

— Это хорошо, что прыгал. Со мной полетишь, — и Громадин приказал командиру самолета: — Прощайтесь с гостями, начальник!

Провожающие вышли.

Самолет весь задрожал, как человек, промерзший на улице, затем качнулся туда-сюда, стукнулся о землю, и вдруг показалось, будто машина погрузилась в воду: слышен только гул моторов, да чувствовалось легкое покачивание.

— Вы ложитесь, — прокричал командир самолета. — Вот на эту кроватку. Меньше качать будет.

Громадин лег на подвесную кроватку.

— Убаюкивает, — сказал он, ни к кому не обращаясь.

Громадину было под шестьдесят, но он почему-то намеренно прибавлял себе годы, подчеркивая при этом, что два его сына, инженеры, работающие на Дальнем Востоке, — «тоже старики».

— Да и старуха моя лет десять тому назад в могилку сошла. Чего уж там! Через горку я перевалил, теперь под горку легче итти. — И внешне казалось, он даже рад, что идет «под горку», внутренне же нередко скорбел: хотелось жить, быть бодрым, но по утрам набухали мешки под глазами, ныло сердце; если когда-то он легко взбегал на пятый этаж, то теперь, спускаясь с пятого этажа, чувствовал, как ноги, утеряв гибкость, не просто подкашиваются, а подламываются. Иногда даже казалось, стоит только оступиться, как они треснут. Кроме того, измерителем физических сил являлся огромный ковер, разостланный в одной из комнат. Лет двадцать тому назад (Громадин как сейчас помнит) он купил его в комиссионном магазине на Арбате за сто восемьдесят два рубля. Ковер был настолько тяжел, что из магазина вынесли его два продавца и положили на таратайку извозчика. Но с таратайки Громадин сам взвалил ковер себе на плечи и один втащил на пятый этаж. Потом он каждый год вытаскивал ковер во двор, выбивал из него пыль… но постепенно стал отставать: чтобы вытряхнуть из него пыль, надо уже было приглашать дворника, а лет шесть-семь тому назад ковер окончательно «отбился от рук». Они вместе с дворником взялись за углы, чтобы стащить его вниз, и остановились: у обоих задрожали руки и ноги.