Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— Кого это?

— А ее… товарищ генерал.

— Тьму?

— И темная ночка — друг партизану.

Громадин о чем-то подумал, затем:

— Ты, Масленица, часто нос суешь не туда, куда следует. Смотри, отхряпнут, останешься без сморкалки, — и остановился.

Петр Хропов, Масленица, Яня Резанов, адъютант, идущие за ним по тропе, от неожиданности толкнулись друг другу в спину, а от Громадина донеслось:

— Партизаны, а шага не слышите. Надо иметь слух птицы… Адъютант! Пиши в уме приказ: «Отозвать в центр Петра Ивановича Хропова, Якова Резанова. Командиром в отряд послать Масленицу». Приказ подпишет комиссар.

— Товарищ генерал, — робко, вкрадчиво и не сразу заговорил Масленица. — Ну… ну, подчиняюсь.

— Попробуй не подчинись!

— Даже не думаю. А только как же с полицаями?

— Эту тварь другие выведут! — затем, немного подождав, генерал добавил: — Лягу спать. Как только взовьемся, лягу спать.

Дальше они шли молча.

Петр Хропов с сожалением думал:

«Значит, прощай ребята. Я погрущу о них, они обо мне. И что-то предстоит впереди?».

Масленица тоже думал:

«Ох, куда он меня! Может, спросить его, зачем?» — и хотел было задать генералу несколько наводящих вопросов, как тот, снова перейдя на шутливый тон, крикнул:

— Эй! Вы! Летчики! Куда вас бес попрятал?

— Не натолкнитесь на машину, товарищ генерал, — ответил кто-то из тьмы. — Ждем вас больше часу.

— Ничего! Без меня не улетите: я драгоценный груз.

Все засмеялись, а Громадин похлопал влажное, в росе, крыло самолета.

— Экое человек смастерил и кидает в небо! В этой птичке, поди-ка, с тонну будет.

— Горючего, и то больше, — ответил летчик, помогая Громадину забраться в самолет.

Внутри многоместного самолета было просторно и зябко, точно в продуваемом каменном коридоре. Горели маленькие электрические лампочки. Круглые окошечки занавешены. Все это, а главным образом то, что на длинной лавочке сидит комиссар Гуторин, Громадин сразу схватил своим зорким глазом.

— Ага! Комиссар здесь, — тихо, только для себя произнес он и, повернувшись к сопровождающим, проговорил: — Товарищи, вы погуляйте маленько, — затем быстрым шагом направился к комиссару.

Гуторин давным-давно изучил все привычки, приемы Громадина и знал: за шуточками у него скрывается непреклонная воля. Кроме того, он никогда не распускается, помня, что является командиром партизанского соединения, ненавидит панибратство: «Сие панибратство в нашем деле — как соль на рану: все разъест». И особенно не любит, когда его в разговоре перебивают, нахально втискиваются в беседу, домогаясь что-то узнать, — вот почему Гуторин был всегда с генералом вежлив, внимателен, однако не допускал, чтобы тот свел комиссара на роль адъютанта, что в первые дни и попытался было Громадин сделать. Гуторин сразу осадил его, дав понять, что он не просто комиссар, а представитель подпольного обкома партии. Громадин замкнулся, стал официально холоден.

«Представитель — это еще не все, а вот как ты разбираешься в политике, в военных делах? Посмотрим». Но вскоре, убедившись, что Гуторин разбирается не только в политике, но и в военных делах, сказал: «Хорошо», и после этого по каждому более или менее крупному вопросу советовался с комиссаром. И сейчас, увидав Гуторина, он направился в угол самолета.

— Добрая ночь, товарищ комиссар!

Гуторин поднялся, заговорил мягко, с белорусским акцентом:

— Здравия желаю, товарищ генерал.

— Присядем, товарищ комиссар… — Другому бы Громадин сказал «садитесь», а тут «присядем». И, присев рядом с Гуториным, он некоторое время осматривал внутренность самолета: отверстие в крыше, ящики, привинченные к полу, пулемет на ящиках, а около — пулеметчик. «Вот так вооружение», — подумал генерал и, повернувшись к комиссару, тихо заговорил: — Сегодня приехала Татьяна Яковлевна. Да, да, выздоровела, — ответил он на внимательный и вопрошающий взгляд Гуторина. — Ну… тянет ее домой, вполне нормально. Однако, несмотря на то, что я не оратор, осталась: видимо, еще до моего вмешательства в душе созрело решение. Я приказал поселить ее в моем блиндаже, вызвать туда Петра Ивановича Хропова и Васю: Васю она знает еще по Ливнам, Петра Ивановича — по партизанскому становищу. Пусть лучше ознакомятся. Понимаете, она ведь для нас настоящий клад!

— Да. Ценю, — задумчиво ответил Гуторин, зная, что у Громадина есть приказ от центрального партизанского штаба подготовить людей для переброски в глубокий тыл врага, даже в Германию. — Я думаю, Васе надо посоветовать, чтобы он ее кое-чему обучил.