Владислав Владимиров - Закон Бернулли

И вот три дня назад Коновалов почувствовал, что Бинду его, коноваловские, д е л а нынче как-то и н т е р е с у ю т — ни с того ни с сего вдруг спросил задушевно Бинда о Лидии Викторовне и Мишке, неуловимым подтекстом дав знать, что ему кое-что в е д о м о, еще кое-чем поинтересовался, почему-то многозначительно сказав, что в случае ч е г о журналист, юрист и медик всегда найдут себе место, а скорее всего не найдут, а это место дадут, при сем Бинда имел в виду, наверное, свое новое положение.

Приличия ради Коновалов поинтересовался этим положением, и тут через какие-нибудь десять минут обнаружилось, что без б ю р о не то чтобы город и область, а планета и вся Галактика были бы просто-напросто несовершенны. Чтобы не огорчать Бинду, Коновалову пришлось с показной охотой поверить, и теперь эта вера его оборачивалась возможностью попросить Бинду, чтобы его сотрудники, о высокой квалификации которых Лаврентий в прошлый раз слагал гимны, помогли с переводом, это дело четверти часа, не больше.

Как водится, начал Коновалов издалека, вспомнив только что приключившуюся с Биндой историю в окраинном Дворце культуры — о реплике известного поэта Коновалову уже успели поведать невзначай.

— А это правда, что вчера пришлось стать знаменитым? — весело спросил Коновалов. История с магнитофоном его и в самом деле позабавила, к тому же он любил, когда пижоны получают по заслугам.

— Угораздило, — ответил Бинда очень досадливо, но отнюдь не мрачно, как бы великодушно прощая чудачества великих. — Поэт он бесспорно талантливый, но, по-моему, нет таланта без придури, если говорить откровенно.

«Только не с тобой — откровенно», — мысленно откомментировал Коновалов, потверже сжимая телефонную трубку. В трубке вроде как жестким крылом зашуршала большая птица, и Коновалов ясно представил, как Бинда с плеч своего конечно же новенького пиджака — «комильфо», он всегда носит только костюмы с иголочки, — пытается стряхнуть перхоть.

— Откуда известно? — наконец спросил Бинда как из пустоты.

— Известно. Дело нехитрое.

— Но-о… — Бинда изумился деланно. — Поэзия и контроль!

Коновалов ему сразу же возразил, тоже полушутливо, сказал, что и в поэзии финансы — не последний фактор, и коль есть такое давнее произведение, как «Разговор поэта с фининспектором», то почему с нынешними инспекторами не может быть никаких разговоров о поэзии?

«Нашелся инспекторишка!» — подумал он о себе за Бинду. Тот уловил некий намек в плосковатой шутке и встревожился.

«Нипочем зря напугал человека!» — усовестил себя Коновалов и посетовал вслух, что ему не удалось попасть на вечер поэзии: не хватило билетов.

— Так мне бы позвонил, я мигом бы устроил! — взбодрившись, сказал сожалеюще Лаврентий Игнатьевич, но окончательно с тревогой не расстался.

— Закрутился, понимаешь, не успел, — сказал неправду Коновалов, замечая, что, говоря с ним, Бинда пытается решить совсем не новую и не простую для него задачу: как называть Коновалова — на «ты» или на «вы». Сам же Коновалов этих решений умело избегал. Чувствуя замешательство собеседника, он привычно маневрировал глаголами, по выработанной привычке не давая повода для излишней фамильярности, но и не впадая в отпугивающую сухую протокольность. И уже не интуитивно, а наяву угадывал Коновалов намерение п р о щ у п а т ь его на несомненно более важную тему, чем казус с магнитофоном, но, чувствуя это, Коновалов и виду не подавал, развивая ситуацию, чтобы создать абсолютно удобный и ни к чему не обязывающий его, Коновалова, момент, когда он естественно, как не об услуге или одолжении, спросит о переводе.

— Ну так в следующий раз не надо теряться, — настаивал Бинда. — Надо звонить, не стесняться, через нас интереснейшие штуки иногда проходят…

— Спасибо.

— …а что касается поэтов, они такие, ославят, потом доказывай, что не верблюд. Ну да бог с ними, обижаться грех. Может, сейчас что-нибудь надо?

— Да нет, вроде бы нет, ничего не надо… Хотя… — Коновалов понял, что удобный момент наступил и сказал как можно безразличнее о том, что перед ним лежит бумажица на аглицком, в полторы странички.

— Перевести, что ли? — нетерпеливо уловил понятливый Бинда. — Или размножить? Там как с п о л и т и к о й, в бумажице-то?

— С политикой? — засмеялся Коновалов совпадению. — С политикой лады. В полном соответствии с духом Хельсинки, Женевы и Белграда. Переведешь, сам убедишься.

Бинда охотно подхватил «ты»:

— Ну, если ты уже все знаешь, зачем тебе переводить? Ага, чтоб надежнее было?