Владислав Владимиров - Закон Бернулли

Давно, в знойный июльский день, вез ее и Бахыта до города длинноволосый Мохов-Дробязко-младший (точь-в-точь трефовый валет с гадальных карт Марфы Андреевны) на собственной быстрой «Ладе» вишневого цвета, изнутри будуарно выложенной то ли волчьими, то ли медвежьими шкурами, и Нея, глядя ему в затылок, даже смутно не догадывалась, как непросто звать-величать этого небескорыстного возницу.

Трефовый валет едва удовлетворился мятой трешкой. Странный у него выговор: «С бэнзином и тэхсэрвисом у нас нелады, — дребезжал он жидким голоском, пытаясь придать своим рассуждениям бывалость, а жадности — моральное обоснование. — А вот на Западэ!..»

И не знала, конечно, Нея, что именно он займет ее место в совхозной школе, займет без ведома директора совхоза Никиты Никитича Ховацкого, зато с полнейшего одобрения директора школы Муленчука и руководящего согласия самого вождя облоно, сыну которого в совсем недалеком будущем понадобится не только дешевый «бэнзин» для собственной «Лады», но и сельский стаж педагогической деятельности, непременно сельский, а не какой-нибудь иной, и не во имя поддержания семейных традиций, а для вполне конкретных целей. «Калымщик несчастный, ушастик этот! — пряча за насмешкой зависть, только и сказал тогда Бахыт. — Но машина у него люкс! А у нас ребята год очереди, а то и два ждут».

«По два года! А как же с умственными способностями — не боятся их потом растерять?» — не удержалась Нея.

Со временем Нея убедилась, что Лаврентий Игнатьевич Бинда побаивается своего шофера и незаметно заискивает перед ним. Рассудительная и аналитичная Мэм, работавшая до бюро в одном учреждении, тоже хорошо развивающем сообразительность, просветила девочек без обиняков: «Стало быть, знает Гришка о шефе больше общедоступного. На базу ездят, за город, на пикнички или еще куда там».

Ритка Вязова легким движением извлекла из глубин громадного — эпохи бурных хозяйственных перестроек — стола журнал регистрации входящей и исходящей корреспонденции, сняла с открытого стеллажа пухлую синюю папку, завязанную белыми тесемками на манер ботиночных шнурков, привычно утвердила для виду папку справа от себя, а журнал ровно по центру стола, накрытого ближе к Ритке для порядка стеклом. Стекло прижимало к зеленому сукну бесполезный список телефонов, фотографию дочки Эры, табель-календарь и цветную вырезку из чешского журнала — златовласую крестьяночку в нарядной одежде.

Нея заметила новый маникюр — чуть удлиненные ногти Риткиных пальчиков сияли торжественной отполированностью, гордясь тонким дефицитным лаком и еще более дефицитными наимоднейшими кристалликами, коими были осыпаны сверху почти призрачно, однако и вполне реально, в чем убеждало то, что эти кристаллики (названья их Нея даже не ведала) волшебно посверкивали мельчайшими бриллиантиками и переливались на алых ноготках, сообщая каждому движеньицу едва уловимую, но прелестную загадочность. Вязова почти во всем хорошо знала меру и редко переступала ее, а тайно завораживающий взгляд маникюр — это искусство из искусств.

Ритка притворилась, будто бы и не было у нее нового маникюра, раскрыла журнал, полистала его с ленцой, непридирчиво, но чуть презрительно, красивый лобик наморщила, что-то припоминая с усилием, легко тронула черный завиток почти кукольных волос, как бы невзначай упавший на густую бровь. Ждет, хитрюга, чтоб восхитились. Но Нея не станет первой. Если Ритке хочется, пусть сама начнет.

Странно смотреть на нее: и как попала она сюда, большеглазая, стройная, гибкая, похожая в тонком красном джемпере в обтяжку и синей мини-юбке на изящную балеринку с красивыми круглыми коленями, чуть замотанную жизнью и по случайному любопытству присевшую на минутку за этот громоздкий стол. Но все это обманчиво, как и плоская двусмыслица, вычитанная Неей в «юморной» рубрике курортной газетенки: «Всякой балерине нужна поддержка». Усидчивости Ритке не занимать и трезвой рассудительности тоже.

Тем временем Мэм, всегда равнодушная к любым ухищрениям косметики, с хрустом заложила чистый лист бумаги в каретку электрической «Оптимы» и призадумалась. Приятное у Мэм лицо, хотя и чуть чиновничье — заметный, но не вызывающий оттенок неприступности и вместе с тем неугодливой готовности помочь, если будет надо. Посетители по первому разу с ходу обращаются к ней как к старшей, пытаясь скрытой лестью пробудить искомое «надо». Мэм к этому уже привыкла. О прочитанном она судит категорично: «Здесь больше геометрии, чем настоящей прозы!» Халтурные путевые заметки Мэм называет литературой дорожной котомки, бездарных сочинителей пьес с кулинарными рецептами как жить праведно — драмоделами, дрянные стихи — помесью акафиста и докладной записки, серьезную критику вещей, явно ее недостойных, — ненужным излишеством, равносильным старательному преподаванию санскрита, астрономии или древнегреческого на краткосрочных курсах сантехников.