Альберт Лиханов - Встречи

Эти думы не давали покоя, и Юлиан нет-нет да и допускал мелкие оплошности: то забывал нажать педаль копнителя и не в ряд ставил копешку соломы, то чуть не сводил подборщик с валка. И тогда корил себя за глупые мысли: нельзя же на комбайн брать ребенка. Это опасно, да и не отпустит Лидка; а потом, зачем это делать вообще?

Но ритмично гудел мотор, серебристо мелькали отлощённые пальцы шнека — все это, такое привычное, обязательное в его жизни, успокаивало Юлиана, опять наводило на мысль: надо покатать Кольку на комбайне. Надо — и все!

И еще Юлиан думал о том, что чего-то он не догадался сделать, что-то упустил, наверное, самое главное, пока росла единственная его дочь Лидка. Поди, сейчас не коротали бы они в одиночестве с Анютой долгие зимние вечера…

Вскоре после обеда, в очередной раз выгрузив зерно из бункера в кузов автомашины, Юлиан заглушил мотор и спустился с мостика.

— Виталий, — сказал он шоферу, — заехал бы ты на обратном пути ко мне домой. А? Окажи старику услугу. Скажи там моей дочери, в гости она приехала, так, мол, и так, просил отец приехать в поле. И чтобы с Колькой, внуком.

— Дядя Юлиан! Дак ведь какой крюк мне давать… — взмолился шофер. — И так не успеваем, ребята зашумят.

«Семь верст не околица», — хотел пошутить Юлиан, но вовремя спохватился. Шутка бы сейчас не получилась.

— Постарайся! Очень надо!

Виталий понял, по глазам, что ли, или еще по чему, в общем, кивнул согласно:

— Ладно, дядя Юлиан. Постараюсь…

Солнце перекатилось на вторую половину неба, жара схлынула, и работать стало легче. Да и комбайн пошел спокойнее, ровнее. Комбайнеры знают: после обеда, ближе к вечеру, почему-то и поломок бывает меньше, и двигатель работает устойчивее — воздух менее разряженный, что ли? Юлиан повеселел. Он вел комбайн, непринужденно работая рычагами: то опускал, то поднимал подборщик, иногда приостанавливал машину перед особенно густым валком — не забило бы барабан. А сам нет-нет да и повернет голову к перелеску. «Вдруг Лидка не приедет? — нечаянно приходит на ум. — Возьмет да и не приедет. Чего, скажут, заблажил старик, отдыхать приехали, морковки покушать, по травке босичком побегать, а не мыкаться тут по полям…»

Но Лида все-таки приехала. И не одна, а с Колькой. Вопреки предположениям Юлиана, Лида приехала веселой.

— Пап, а мы тебе гостинцев от бабки Анюты привезли, — смеясь, подала она отцу сумку.

Не приехал только зять — Коля большой. Это неприятно кольнуло Юлиана: «Понятно, не свой человек, городской!..»

Но самое главное было то, что внук Колька, шурша сандалиями по стерне, сразу же подбежал к нему, ухватился за руку.

Дед нагнулся к Кольке и громко, так, чтобы услышала Лида, зашептал:

— Хочешь прокатиться на комбайне?

— Ух, хочу, хочу, — запрыгал внук. — Как это здоровско!..

И Лида, на удивление Юлиана, ничего не сказала против, только шикнула на Кольку, чтобы говорил нормальным русским языком:

— Что еще за «здоровско»?

— Ну, тогда поехали! — обрадованно скомандовал Юлиан.

И с этого самого мгновения ох, и хорошо же стало двум мужчинам! Юлиан, ухватившись за поручни, легко поднялся на площадку, вроде как и не почувствовал под ногами ступеней. Уселся за штурвал, а Лида помогла взобраться Кольке. Юлиан усадил его на сиденье меж колен и для большей безопасности пристегнул к себе ремнем от брюк. Таким Лида своего отца давно не видала, он словно преобразился. Голову вскинул, улыбка высветила лицо, ей-богу, будто помолодел.

Прежде чем запустить двигатель, Юлиан торжественно спросил:

— Ну, внук мой, Николай Николаевич, кем ты хочешь стать, как вырастешь?

— Моряком! Моряком!

Это не огорчило Юлиана: понятно — ребенок, да и вообще сейчас, в эту минуту, вряд ли что могло огорчить его. Но про себя все-таки отметил: «Хорошо, что не летчиком — все ж ближе к земле!..» А команды у него были приготовлены и на этот случай.

— Моряком? Ну, что же, будем начинать, — и громко, через паузы, стал командовать:

— По местам стоять, с якорей сниматься!.. Отдать швартовы!.. Полный вперед!

Завращались звездочки и шкивы, засверкали пальцы шнека. Всем телом комбайн задрожал, ожил и на глазах Кольки превратился в огромное живое существо. Колька замер, ему стало даже чуть-чуть страшно, но, почувствовав теплые сильные колени дедушки, мало-помалу успокоился. А комбайн, покачивая исполинскими боками, пошел и пошел по полю. Да если бы просто пошел, — он совершал нечто таинственное, загадочное: валок-лента плыла и плыла навстречу комбайну, он ловко подхватывал ее на себя, «проглатывал», но лента не убывала. Внутри комбайна что-то грозно ухало, и по всему его телу передавалась дрожь, которую ощущал на себе и Колька.