Альберт Лиханов - Встречи

Рассказал об этом отцу. Он не удивился, сказал:

— Это он голос пробовал. Скоро будут настоящие песни… Весна уже пришла к нам.

Майское солнце радовало всех.

Без умолку пели птицы.

Как хорошо идти по полям, среди перелесков, забыв все на свете… Когда кругом только солнце, бездонная голубизна неба да радость!..

Но вот я услышал песню жаворонка совсем рядом, не там, в вышине, где множество «тюрли-тюрли, чили-чили» сливалось в один многоголосый оркестр, а здесь на земле, в нескольких шагах от дорожной канавы.

Я остановился. И увидел его. Жаворонок, как токующий косач, топтался на небольшой кочке, подняв хвост и голову. Временами затихал, как бы прислушиваясь к своим соперникам, что трелью сверлили небо, и снова продолжал свою песню.

Я смотрел на певца, а он не обращал на меня никакого внимания, как будто меня и не было рядом.

Еще в августе я заметил, как в Загоревом Залеманье — так называют в деревне одно из полей — каждый вечер кричат журавли. Их поначалу было всего три. Они пролетали над деревней и садились в поле.

Вскоре к тем трем присоединились еще два. Почему только два? Не удалось вывести птенца? Или он погиб? Кто знает… Не потому ли эти два журавля первыми начали создавать стаю?

Через некоторое время я увидел уже девять журавлей. Значит, начался сбор птиц перед отлетом. Скоро последний раз поднимутся они над деревней и будут долго кружиться, прощаясь.

А пока они каждый вечер призывно кричат в Загоревом Залеманье, и я выхожу их слушать, и на душе тревожно.

После жаркого лета начались пасмурные дни. Временами моросит дождик. В деревне тишина. Только на большой черемухе громко чирикают воробьи. И чего они кричат?

В деревне это объясняют так: «Воробьи пиво варят». А на самом деле — они тоже сбиваются в стаи: вместе легче зимовать.

«Шу-шу-шу-у!» — шумит в лесу осенний ветер. Срывает листья с берез, осин, черемух. Чистит лес. В лесу становится светлей. Яснее небо. Виднеются дали.

Шуршит ветер и по берегам речки, качая побуревший тальник, серый хвощ, таволгу. А в воде отражаются нависшие над речкой редеющие ольхи.

Ветер готовит деревья к зиме.

Так кто-то однажды назвал костянику. Крупные красные, спелые ягоды, они так и манят к себе. Уже, кажется, оскомина на зубах и есть больше не хочется, а рука сама тянется к ним. Отпотевшие, как будто только что их достали из холодильника, ягоды сами просятся в рот, и снова наклоняешься и наклоняешься.

Несравненный наш северный гранат… Чем он уступает настоящему, южному?

В то утро выпал иней. Но как только взошло солнце, деревья начали отпотевать. Потяжелевшие листья черемух, срываясь, падали на замерзшую траву и оставались спокойно лежать.

Я вышел в поле. Остановился на пригорке и прислушался к тишине. В Верхлеманье, за Крутым яром, бормотали косачи. Они токовали, как весной… Чему же они радуются? — подумалось мне. Весной — понятно. А сейчас?.. Возможно, прощаются с летом? А может, трубят сбор, — ведь зимой они живут стаями?..

Распелись и мелкие пичуги. Особенно синица. Летом ее было не слыхать, заглушали другие певчие птицы. А сейчас… Она, как человек, громко подсвистывала: кюуик, кюуик… Кажется, я то же самое слышал и от дроздов-рябинников. Только у синицы получается мелодичнее.

Неужели погожее солнечное утро напомнило птицам весну?

Полдня ходил по лесу. Вышел на дорогу, по которой уже давно не ездят. Она заросла густой травой.

Присев к толстому старому пню, я отломил от него кусок коры — из такой мы в детстве делали поплавки для удочек. На том самом месте, где только что была кора, — три черных букашки величиною с муравья. Северный ветер шевелил их короткие усы. Но вот одна из букашек чуть подалась вперед, на мгновение остановилась, снова побежала к кромке коры и спряталась под нею. Немного погодя скрылась под «черепичной крышей» вторая, а потом и третья букашка. Я не стал их тревожить: им на ветру холодно.

Несколько минут спустя через дорогу быстро пробежала белка. Она взобралась на тонкую осину. Во рту у нее был клок мха. С осины она спрыгнула на березу, едва уцепившись за гибкий сучок, а с березы перелетела на елку… И тут я увидел гнездо. Оно было свито из тонких сучков и походило на детский мяч. Сколько раз бывал здесь летом — не замечал. А сейчас осень обнажила лес, и белка торопилась утеплить гнездо.