Представив себе удивление, которое вызовет его звонок, Дмитрий Николаевич улыбнулся широко и облегченно.
Он еще раз оглядел просторный двор и решил начать строить новый корпус рядом с нынешним — прикидывал разместить здесь цех заказов и отдел главного механика. У Кочергина такой возможности не было. Территория у него маленькая, зажатая жилыми домами, там новый корпус не поставишь. Значит, центр производства должен переместиться сюда — на простор, здесь и быть головному предприятию объединения. Во всяком случае, Шубин будет на этом настаивать. И настоит…
Да, сейчас в Дмитрии Николаевиче снова проснулась уверенность в себе, и он чувствовал силу, выстраданную, почерпнутую из сомнений, раздумий и горя прошедших дней. Он надеялся: наступит и на его улице праздник, и было приятно предвкушать его.
Яркий солнечный луч прорвался сквозь мрачное небо, осветил на миг липы и березки, высаженные в прошлом году, траву, заискрившуюся дождевыми каплями, землю — темно-коричневую, размокшую, тяжелую, — и снова скрылся за облаками.
Шубин шел к корпусу управления и улыбался своим планам, таким выполнимым, земным, только работать, работать, и через три-четыре года фабрику будет не узнать, как не узнаешь теперь старую, которая открылась его взгляду десять лет назад, когда он впервые пришел сюда, не думая, что задержится надолго.
Прямо перед входом в управление он едва не столкнулся с Симой Свистаковой.
— Спасибо, Дмитрий Николаевич, подействовало, вернулся мой-то, — сказала она без предисловий и улыбнулась широко, безмятежно, по-девчоночьи.
«А поговорить с Григорием я так и забыл», — подумал Шубин, ответно улыбаясь, уступая дорогу.
— Смотри, чтоб жили хорошо, хватит людей смешить!
— Ла-адно, — звонко отозвалась Сима.
В небольшой приемной его ждал Кочергин. Он заметил Шубина раньше и приветливо заулыбался, вставая навстречу.
— Здравствуй, Дмитрий Николаевич, здравствуй, дорогой. Сколько лет, сколько зим!
— Здравствуй, Павел Федорович, проходи в мои палаты.
Внешне Шубин не изменился, даже бровью не повел, пожимая Кочергину руку, но внутренне весь напрягся, сжался, точно пружина, пытаясь, разгадать, зачем наведался сосед. Не о здоровье же справляться. Он вглядывался в его лицо дольше обычного, пытаясь определить сразу, но задушевная улыбка смягчала блеск холодноватых глаз Кочергина.
Шубин отвернулся, он не умел изображать на лице неискренних чувств и плохо переносил, когда это делали другие.
— Присаживайся, Павел Федорович.
Кочергин сел, продолжая улыбаться. Он тоже пытался разгадать, в каком настроении Шубин, и не спешил приступать к делу. Перевел взгляд на окно, поругал погоду, порылся в памяти и рассказал забавную историю про своего сына-первоклассника.
Кочергин был мастер рассказывать, на всех совещаниях в перерывах он становился душой общества и всякий раз кто-нибудь говорил:
— В артисты бы тебе, Павел Федорович.
Сейчас он понял: непринужденной беседы не получится, но еще медлил, пытаясь подступиться к делу незаметнее, мягче.
— Так как, Дмитрий Николаевич, там у поэта — «и жить торопится, и чувствовать спешит»?
— Вот именно, выкладывай, с чем пришел.
— Фанеры не одолжишь, Дмитрий Николаевич? Не шлет поставщик, еще день-другой, и фабрика встанет. Выручай!
Шубин вздохнул облегченно: он готовился к другому разговору. Крепко держал в памяти, что Кочергин был в Москве.
Выручать слишком поспешно не хотелось, и Шубин вытянул губы трубочкой, как бы раздумывая, хотя знал, что не откажет. Он любил, когда просили и была возможность помочь. Просить самому — другое дело, просить Шубин не любил.
Кочергин наверняка знает о его слабости, потому сам и приехал, чтобы польстить, но тем не менее…
— Что ж, соседей в беде не оставляют. Присылай машины…
— Ох, гора с плеч свалилась, Дмитрий Николаевич, вот спасибо — выручил! Я напугался — сижу, думаю: откажет, а внутри аж холодеет все… Спасибо. Я тут мельком на производственный корпус, на двор у тебя взглянул — блестит все, как у старшины пуговицы, молодец! Недаром я в управлении заявил: не желаю расставаться с Шу… что такое, Дмитрий Николаевич, ты весь переменился? Не знал?
— Нет, пустяк… Присылай машины, Павел Федорович.
— Извини, Дмитрий Николаевич, я думал, в курсе событий… думал, ты не против… Да и потом, еще ничего не ясно, извини, по-глупому как-то вышло.
— Присылай машины, Павел Федорович!
— Съезди сам, Дмитрий Николаевич, пока еще не решено, я не очень рвусь…
Читать дальше